Фол последней надежды (СИ)

Он разжимает пальцы, но я как будто все еще их чувствую, даже через куртку. Смотрю на него, задрав голову. Красивый. Особенно когда смеется вот так искренне.

— Пойдем.

— Нам по шестнадцать, — упрямо повторяю я.

— Поэтому мы и идем именно сюда.

Начинаю понимать, о чем он, только когда заходим в маленький темный барчик всего на четыре столика. За стойкой, уткнувшись в своей телефон, со скучающим видом сидит девушка с таким вырезом на кофте, что я вижу цвет ее бюстгалтера. Когда мы подходим, я понимаю, что при желании могла бы пересчитать и цветочки на ярком кружеве. Нацеливаю испытующий взгляд на Громова, но он смотрит девушке четко в глаза и обворожительно улыбается.

— Здравствуйте!

— Добрый вечер, — она обреченно вздыхает.

Мы тут единственные посетители, и она явно не горит желанием работать.

— Нам стаут и вишневое, пожалуйста. Свежее?

— Обижаете, — она барабанит длинными ногтями по стойке, будто раздумывает, а потом все же говорит, — документы есть?

Громов зеркалит ее тон:

— Обижаете!

Он роется в рюкзаке очень убедительно, а потом разочарованно заключает:

— Забыл. Можно по фото?

— Вообще-то у нас так нельзя.

— Да бросьте. Нам с девушкой по девятнадцать, мы второй курс заканчиваем. Сегодня получили автомат за экзамен, хотели отметить. Неужели я похож на ребенка?

— Молодо выглядите, — бармен звучит уже не так уверенно, — а что за институт?

— Университет спорта, — брякаю я внезапно, — мы будущие физруки. Нам положено тренироваться. Тренироваться пить, в смысле.

За секунду молчания я успеваю испугаться, что влезла и все испортила, но потом девушка разражается таким громогласным хохотом, от чего ее грудь мягко колышется в вырезе кофты, и я сразу понимаю, что алкоголь нам продадут.

— Показывай фотку, — отсмеявшись, говорит она Ване.

Он открывает в телефоне какое-то изображение и демонстрирует барменше. Как, интересно, правильно? Бармен, барменша, барменка? Терпеть не могу феминитивы, если честно. Я бы скорее сказала «девушка бармен», если бы кому-то о ней рассказывала. И это тоже интересный момент. Раньше я бы уже строчила сообщения Арине, а сейчас мне хочется остаться тут, не отвлекаться ни на что, и совсем не думаю о том, чтобы разделить это с кем-то.

— А у вас фотография есть?

Я моргаю, возвращаясь из своих мыслей. И поправляю козырек кепки, улыбаясь:

— Я в паспорте отвратительно получилась, спрятала его в самый дальний угол.

Девушка заговорщицки подмигивает мне и берет бокал:

— Понимаю вас. У самой фото ужасное.

Когда мы с Громовым садимся за дальний столик, он говорит:

— Ну даешь. Врушка.

— А сам? — шепчу сдавленно. — Второй курс он заканчивает.

— Кто бы говорил, физручка!

Мы смеемся, склонившись над бокалами. И я делаю очередное открытие. Смех разбивает любую напряженность. Я чувствую себя как в детстве, когда нам с Громовым было просто весело вместе. Я была уже влюблена, но совсем не парилась, только смущалась из-за бесконечных шуточек наших родителей. В некоторой степени именно они привели нас в ту точку, где мы сегодня находимся.

— И, кстати, при таком раскладе ты бы заканчивал уже третий.

— Слишком долго объяснять, что я пошел в школу с шести и пропустил четвертый класс, — Громов закатывает глаза.

Я улыбаюсь и отпиваю вишневое пиво. Вкусно. С первых же глотков мне сразу кружит голову. Видимо, именно поэтому язык развязывается, и я спрашиваю:

— Ты подсматривал за тренировкой?

— А ты?

— А ты? Мы так долго по кругу можем ходить.

— Ну, подсматривал, — он опирается на спинку стула и прямо смотрит мне в глаза.

Кажется, мы еще никогда не были на этой ступени взаимоотношений. Что-то новое и, несомненно, интересное происходит. И даже если завтра мы вернемся в старую колею, я навсегда запомню этот вечер.

— Почему?

— Гелик, я уже говорил, что ты как бульдог?

— Кажется, что-то подобное я слышала, — саркастично изгибаю губы.

Ваня невесело усмехается:

— Ну зачем ты спрашиваешь. Должна же понимать.

— Просто кажется, что если ты скажешь это вслух, то станет как-то полегче.

— Окей. Мне тоже грустно. Довольна?

— Очень, — тяну я с улыбкой, — стало легче?

— Нифига.

— Слушай, я тебя понимаю, Вань, — я не так часто называю его по имени, поэтому сначала как будто пугаюсь этого звука из собственного рта, и чуть притормаживаю, — но…Но…

— Но? — передразнивает он меня.

— Но я не совсем понимаю, это правда так серьезно? Разве ты не можешь восстановиться и играть дальше?

Громов обводит указательным пальцем по краю своего бокала и морщится:

— Выходит, что не могу. У меня времени до семнадцати лет. Дальше выпуск из академии футбола и отсутствие серьезных перспектив. К тому же, у меня есть договоренность с отцом.

Тут он замолкает и делает несколько больших глотков. Я смотрю за тем, как движется его кадык, и думаю о том, что даже это выглядит красиво. Когда Бо станет видеографом или оператором, я слишком невнимательно слушала его полив про обучение, он сможет снять это эффектно.

Я насильно возвращаю себя в реальность. За маленький липкий столик странного бара.

Говорю:

— Договоренность? Какая?