Фолкнер

Становление личности Айка Маккаслина завершается в тот день, когда он в шестнадцать лет в конторе плантации впервые начинает рыться в старых бухгалтерских книгах отца и дяди, где рядом с записями о покупке сельскохозяйственного инвентаря фиксировались смерти и рождения, покупка и продажа рабов. Среди этих корявых и полуграмотных записей он обнаруживает следы страшных преступлений своего деда, основателя плантации и богатства их семьи, Карозерса Маккаслина, преступлений, в основе которых лежало отрицание за неграми их человеческой сущности, отношение к ним как к вещам. Айк выясняет, что рабыня Юнис, купленная дедом в Новом Орлеане, родила от него дочь, названную Томасиной, а через двадцать с небольшим лет утопилась. Это так необычно, что даже отец Айка или его брат-близнец — просвещенные люди, еще до Гражданской войны освободившие своих рабов, — были удивлены — кто-то из них написал: "Какого черта, разве кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы ниггер утопился".

Однако Айк находит причину столь необычного поступка рабыни Юнис — Карозерс Маккаслин сделал свою дочь от Юнис Томасину тоже своей наложницей, и она должна была от него родить. Такого надругательства над личностью не выдержала даже рабыня и утопилась.

Чувство вины и ответственности за преступления прошлого и зародившаяся и окрепшая в лесах убежденность в том, что земля не может, не должна быть чьей-то собственностью, приводят к тому, что, когда Айку Маккаслину исполняется двадцать один год и приходит пора ему вступать в права владения плантацией, он отказывается от наследства. Он предпочитает прожить свою жизнь в бедности, но в соответствии с теми нравственными нормами, которые он в себе воспитал.

В следующем рассказе книги "Сойди, Моисей" — "Осень в дельте" — Айку Маккаслину уже под семьдесят, но он по-прежнему уезжает теперь уже с сыновьями и внуками былых своих товарищей по охоте в лес, который все дальше и дальше отступает перед натиском цивилизации, "У него свой дом в Джефферсоне, хозяйство ведет племянница покойной жены со своей семьей, ему там удобно, о нем заботятся, за ним ухаживают родичи той, кого он выбрал из всех на земле и поклялся любить до гроба. Но он томится в своих четырех стенах, дожидаясь ноября: ведь эта палатка, и слякоть под ногами, и жесткая, холодная постель — его настоящий дом, а эти люди, хоть кое-кого из них он только и видит всего две недели в году, — его настоящая родня. Потому что тут его родная земля…"

Ночью старику Айку Маккаслину не спится, и он думает о своей прожитой жизни, подводит итоги: "Ведь это его земля, хотя он никогда не владел ни единым ее клочком. Да и не хотел тут ничем владеть, зная, какая ее ждет судьба, глядя на то, как она год за годом отступает под натиском топора, видя штабеля бревен, а потом динамит и тракторные плуги, потому что земля эта никому не принадлежит. Она принадлежит всем людям, надо только бережно с ней обходиться, смиренно и с достоинством. И внезапно он понял, почему ему никогда не хотелось владеть этой землей, захватить хоть немного из того, что люди зовут «прогрессом». Просто потому, что земли ему хватало и так".

Но "проклятье отцов" все еще живо. И читатель невольно возвращается мыслью к знаменательному разговору между Айком и Касом Эдмондсом много десятилетий назад, когда Айк, отказываясь от наследства, гордо сказал: "Я свободен", а Кае Эдмондс возразил ему: "Нет, не сейчас и никогда, ни мы от них, ни они от нас". Проблема расовых отношений по-прежнему остается мучительной проблемой для современного американского Юга. И старику Айку Маккаслину доводится стать свидетелем старой истории, когда общепринятый общественный кодекс поведения оказывается сильнее человеческих чувств — он сталкивается с молодой женщиной с ребенком на руках и узнает, что это ребенок его родственника Рота Эдмондса, который любит эту женщину, но в ней есть негритянская кровь, и поэтому Рот Эдмондс отказывается жениться на ней. Айк уговаривает ее вернуться на Север и забыть все: "А через год, глядишь, все забудется, ты забудешь все, что с тобой было, забудешь, что он вообще жил на свете", а женщина отвечает ему пронзительными словами: "Старик, неужели ты живешь так долго, что совсем забыл все, что знал или хотя бы слыхал о любви?"

И потрясенный старик думает: "И чего же удивляться, что загубленные леса, которые я когда-то знал, не взывают о возмездии? Люди, истребившие их, сами навлекают на свою голову заслуженную кару".