Фолкнер

Лушьюс Прист живет нормальной для мальчика его возраста и соответствующей положению его семьи жизнью. Он весь еще в мире детства, где высшим авторитетом является мама, а негритянка няня опекает каждый его шаг, где дедушка президент банка представляется неким высшим существом, почти равным господу богу. Но вот по воле случая возникают непредвиденные обстоятельства — дед с бабушкой и родители мальчика уезжают на неделю на похороны другого дедушки — отца матери. И тут же рядом с Лушыосом оказывается соблазнитель — уже известный по предшествующим романам йокнапатофской саги Бун Хоггенбек. "Бун был стоек, предан, отважен и абсолютно ненадежен; росту в нем было шесть футов четыре дюйма, весу двести сорок фунтов, а разума не больше, чем у ребенка". Бун служил в конюшне мистера Марри, но с тех пор, как дедушка купил автомобиль, сердце Буна было навечно и безраздельно отдано этой движущейся и сверкающей машине. Он отвоевал себе право быть шофером, механиком и хранителем этого предмета своего поклонения.

Бун подбивает Лушьюса, пока нет никого из старших, съездить на машине в Мемфис. С ними увязывается и негр Нэд, один из конюхов мистера Марри. Так начинается это необычное путешествие, полное самых неожиданных приключений.

В Мемфисе они останавливаются в публичном доме мисс Ребы, тоже знакомом читателю по нескольким фолкнеровским романам, и мальчик оказывается свидетелем быта проституток, сутенеров, посетителей публичного дома.

Нэд обменивает автомобиль на краденого скакового коня, потом все они отправляются в другой город, где устраивают скачки с Лушьюсом в качестве жокея.

Весь этот жестокий жизненный опыт лавиной обрушивается на мальчика. Как объясняет уже старый Лушьюс, рассказывая своему внуку об этих приключениях своего детства: "Мы должны быть подготовлены к опыту, знанию, постижению, а не так, чтобы нас ни с того ни с сего хватили по голове дубиной в темноте, как делают разбойники, бандиты. Не забудь, мне было всего одиннадцать. Существуют на свете поступки, обстоятельства, ситуации, которых не должно быть, но они есть, и нам их не избежать, да мы и не захотели бы их избегнуть, даже если бы имели такую возможность, потому что они — тоже часть поступательного Движения, они означают участие в жизни, саму жизнь. Но они должны открываться нам тактично, пристойно. Мне же приходилось узнавать слишком много сразу, слишком быстро и без всякой помощи; мне некуда было поместить эти знания, не было во мне еще подготовлено такого вместилища, гнезда, куда бы принять все это безболезненно, без мучений".

В этом недолгом путешествии Лушьюсу приходится столкнуться с самыми разными людьми — с доброй и трогательной проституткой Корри, которую на самом деле зовут Эверби, и с ее племянником Оутисом, отвратительным, испорченным до мозга костей подростком, в котором все задатки будущего Флема Сноупса или гангстера Пучеглазого, с исполненным внутреннего благородства старым негром дядюшкой Паршемом и его сыном Ликургом, с гнусным расистом полицейским Батчем. Мальчику приходится увидеть изнанку жизни, самые неприглядные ее стороны в том обнаженном и циничном виде, как они бытуют в публичном доме, с насилием, с мерзостью отношения расистов к неграм, но и с добротой, с человеческим достоинством униженных, с их готовностью помогать людям.

"Я почувствовал стыд, что существует такая причина для страха за дядюшку Паршема, которому и впредь придется здесь жить; ненависть (ненавидел не дядюшка Паршем, а я) ко всему этому, ко всем нам за то, что мы такие жалкие, хрупкие жертвы нашей собственной жизни, нашей необходимости жить этой жизнью, — к Эверби за то, что она такая уязвимая, такая беспомощная и притягательная жертва, и к Буну за то, что он уязвим и беспомощен, и позволяет превращать себя в жертву, и к дядюшке Паршему и Ликургу за то, что они живут там, где принуждены жить, и волей-неволей видят, как ведут себя белые люди, — точь-в-точь как, по утверждению этих белых, ведут себя только негры, — ненависть, во всем подобную той, какую я чувствовал к Оутису за его рассказ об Эверби в Арканзасе, и к Эверби за то, что она так беспомощна и так притягательна для измывательств над человеческим достоинством, о которых он мне рассказал, и к себе за то, что слушал его, хотел слушать, хотел все узнать и понять; ненависть за то, что это не только есть, но и не может не быть, всегда будет, пока не прекратится жизнь, пока род человеческий составляет часть жизни".