Фолкнер

Старик Фолз вспоминает, как после поражения Юга в войне полковник Джон Сарторис возглавил борьбу южных плантаторов против равноправия негров, которое пытались установить агенты федерального правительства. "Он стоял в дверях лавки в тот день, когда эти два саквояж-ника в 72-м году привели черномазых голосовать. Стоял там в своем двубортном сюртуке и в касторовой шляпе, когда все остальные уже ушли, сложил руки на груди и смотрел, как эти два миссурийца тащили черномазых по дороге прямо к той самой лавке, стоял прямо посреди двери, а те два саквояжника засунули руки в карманы и все пятились да пятились назад, пока вовсе не отошли от черномазых… А когда они пошли назад по дороге, полковник повернулся в дверях, взял ящик для баллотировки, поставил у себя между ног и говорит: "Вы, черномазые, пришли сюда голосовать? Ну что ж, заходите и голосуйте". Когда они разбежались кто куда, он два раза пальнул в воздух из своего дьявольского дерринджера, потом снова зарядил и пошел к мисс Винтерботтом, где эти двое стояли на квартире". Джон Сарторис застрелил обоих агентов федерального правительства, а потом спустился вниз и изысканно извинился перед хозяйкой, что вынужден был произвести некоторый беспорядок в ее доме.

Этот эпизод в романе не только характеризует полковника Сарториса, но и знаменует начало новой эпохи на Юге — эпохи насилия, убийств, ку-клукс-клана, суда Линча. И все это наравне с предшествующей мрачной эпохой рабства входит неотъемлемой частью в наследство, доставшееся от прошлого молодым героям Фолкнера.

Старый Баярд сидит на веранде своего дома, построенного отцом, и видит, "как паровоз протащил по долине ожерелье из желтых окон и втянул его обратно в холмы, откуда вскоре снова донесся гудок дерзкий, пронзительный и печальный". И тут же возникает образ покойного полковника: "Джон Сарторис тоже когда-то сидел на этой веранде и смотрел, как два его поезда выползали из холмов и, пересекая долину, вновь уходили в горы, своими огнями, грохотом и дымом создавая иллюзию скорости. Но теперь железная дорога принадлежала синдикату, и по ней проходили уже не два поезда в день, а гораздо больше — они мчались от озера Мичиган к Мексиканскому заливу, довершив воплощение его мечты".

Тетя Дженни со своей гостьей Нарциссой Бенбоу заходят в гостиную, и вновь появляется тень полковника: "Теперь эту комнату открывали от случая к случаю, между тем как при жизни Джона Сарториса ею пользовались постоянно. Он регулярно давал званые обеды, а то и балы…

В этой комнате, в мягких отблесках щедрого очага, обряженный в серый полковой мундир, пролежал он последнюю ночь, созерцая собственный апофеоз, завершивший великолепный, хотя и не всегда безупречно яркий, карнавал его жизни".

Полковник Джон Сарторис был застрелен на улице своим политическим соперником, точно так же, как это случилось с прадедом Фолкнера, полковником Уильямом Фолкнером.

В этой атмосфере легенд о прошлом Юга выросли молодые герои Фолкнера. Галерею их открывает в «Сарторисе» Баярд Сарторис, внук Старого Баярда и правнук полковника Джона Сарториса.

Вернее сказать, Баярд Сарторис не единственный герой, на протяжении всего романа его неотступно сопровождает тень его брата-близнеца Джона, погибшего на фронте в Европе. Не говоря уже о Баярде, много и часто вспоминают о Джоне другие персонажи романа. Из этих воспоминаний создается образ веселого и бесшабашного юноши, не знавшего страха, настоящего наследника безудержного характера его предков Сарторисов.

Живущие в горах охотники Маккалемы говорят о Джоне, что он был настоящий охотник, замечательный парень, к тому же очень добрый. "Он никогда не капризничал на охоте, — сказал Стюарт, — ни в дождь, ни в холод, даже когда был еще совсем мальчишкой — с этой своей одностволкой, которую он купил на свои собственные деньги, — у нее была такая сильная отдача, что при каждом выстреле она толкала его в плечо. И все равно он всегда охотился с нею, а не с тем ружьем, что полковник ему подарил, потому что он сам скопил на нее деньги и сам ее покупал.

— Вот уж кто любил петь и веселиться, — сказал мистер Маккалем. — Бывало, всю-то дичь на десять миль вокруг распугает. Помню, как-то вечером вскакивает он на лошадь, мчится к Самсонову мосту, и вдруг мы и оглянуться не успели, а уж он с этой лисицей сидит на бревне, плывет вниз по течению, да во все горло песни распевает".