Фома Аквинский

В толковании Фомы Аквинского аристотелевский гилеморфизм подвергается полной теологизации. Правда, он повторяет вслед за Стагиритом, что реально существуют лишь единичные вещи, состоящие из материи и формы, что материя представляет principium individuationis — основу индивидуации, что материя, лишенная формы, пассивна, недифференцированна и не может без нее существовать, что форма является активным элементом, конституирующим единичное бытие, которое благодаря форме приобретает способность к изменениям; однако идентичность понятий еще не означает тождества содержания.

Аристотелевский гилеморфизм, признававший существование единичных вещей, был, как мы уже говорили, попыткой примирения греческого материализма с идеализмом. По сути дела Аристотель должен был на почве своей системы объединить материалистические и идеалистические элементы. Аквинат «очистил» аристотелизм именно от материалистических элементов, которые нельзя было примирить ни с истинами откровения, ни с церковной философией того периода, основанной на платоновских традициях. Одним из недвусмысленно материалистических утверждений мудреца из Стагиры был тезис о вечности материи, что, конечно, явно противоречило принципу «creatio ex nihilo (творение из ничего)». Бог, как простое, несоставное бытие, творит материю из ничего, и с этой поры она становится основой индивидуации. Таким образом, аристотелизм был «очищен» от того, что представляло в нем наибольшую опасность, а именно от онтологического принципа вечности материи. Материя, сотворенная богом, обладает теми же чертами, что и не-сотворенная, вечная материя Аристотеля, т. е. является пассивной, недифференцированной и не может существовать без формы, благодаря которой материя актуализируется как основа индивидуации.

Однако форма в толковании Фомы приобретает совершенно иной смысл, чем у греческого мыслителя. В понимании последнего она была совокупностью общих существенных признаков, присущих вещам определенного вида, и не существовала вне или до них. Правда, Аквинат также считал, что общее, или форма, содержится в единичных вещах, но на этом он не останавливался. Он различает в субстанциях три рода форм, или универсалий: 1) универсалия, содержащаяся в вещи в качестве ее сущности (universale in re), определяемая им также как непосредственная универсалия (universale directum); 2) универсалия, абстрагированная от субстанции, т. е. существующая в человеческом уме (post rem). В этом виде реально (formaliter) она существует только в уме, а в вещи имеет лишь свою основу. Эту универсалию Фома называет рефлексивной (reflexivum). Поэтому форма, т. е. общее, существует в вещи как сущность еще не абстрагированная, в уме же — как извлеченная активным умом (intellectus agens).

Как видно, это совершенно новый элемент в теологической метафизике, основанной на платоновских традициях. Однако наряду с этим различием выступает и сходство, точнее, объединение платонизма в августиновском варианте с аристотелизмом в толковании Фомы. Это ясно видно в выделении Аквинатом 3) третьего вида универсалии — независимой от вещи универсалии в божественном уме (universale ante rem).

Что из себя представляет эта универсалия? Платоновский прообраз чувственных вещей, существующий в потустороннем мире? Действительно, можно сказать, что это — платоновская идея, которую Августин поместил в божественном уме и в соответствии с которой бог создал материальный мир. Универсалии в уме творца (universalia ante res) — это неизменные, постоянные, вечные формы, или основы вещей, или, говоря иначе, образцовые экземпляры, являющиеся моделью, целью творения из ничего единичных вещей, принадлежащих к определенному виду. Таким путем Аквинат объединил августиновский экземпляризм — или, лучше сказать, христианизированный платонизм — с христианизированным аристотелизмом.

Произведя философскую операцию подобного рода, Фома выхолостил из аристотелевской науки о материи и форме естественное содержание, превратил ее в мертвую метафизическую спекуляцию, служащую не только объяснению разновидности явлений материального мира и подчинению его произвольным намерениям творца, но также и обоснованию иерархической структуры бытия, а следовательно, оправданию социального неравенства. Единичным вещам понятие бытия присуще потому, что их интеллигибельный элемент — форма сопричастна божественным идеям. В томистском изложении аристотелевская форма утратила уже свой естественный видовой характер и превратилась в божественный компонент мира, что, конечно, определенным образом отражается на объекте чувственного познания. И хотя Аквинат повторит вслед за Аристотелем, что этим объектом является общее в вещах, означать это будет нечто совершенно иное, чем у греческого мыслителя. Согласно Фоме, в процессе рационального познания ум извлекает из вещей не что иное, как божественную идею, определяющую их объективное существование.