Фома Гордеев

Когда Фома, отворив дверь, почтительно остановился на пороге маленького номера с одним окном, из которого видна была только ржавая крыша соседнего дома, - он увидал, что старый Щуров только что проснулся, сидит на кровати, упершись в нее руками, и смотрит в пол, согнувшись так, что длинная белая борода лежит на коленях. Но, и согнувшись, он был велик...

- Кто вошел? - не поднимая головы, спросил Ананий сиплым и сердитым голосом.

- Я. Здравствуйте, Ананий Саввич... Старик медленно поднял голову и, прищурив большие глаза, взглянул на Фому.

- Игнатов сын, что ли?

- Он самый...

- Ну... Садись вон к окну, -поглядим, каков ты! Чаем, что ли, попоить?

- Я бы выпил...

- Коридорный! -крикнул старик, напрягая грудь, и, забрав бороду в горсть, стал молча рассматривать Фому. Фома тоже исподлобья смотрел на него.

Высокий лоб старика весь изрезан морщинами. Седые, курчавые пряди волос покрывали его виски и острые уши; голубые, спокойные глаза придавали верхней части лица его выражение мудрое, благообразное. Но губы у него были толсты, красны и казались чужими на его лице. Длинный, тонкий нос, загнутый книзу, точно спрятаться хотел в белых усах; старик шевелил губами, из-под них сверкали желтые, острые зубы. На нем была надета розовая рубаха из ситца, подпоясанная шелковым пояском, и черные шаровары, заправленные в сапоги. Фома смотрел на его губы и думал, что, наверное, старик таков и есть, как говорят о нем...

- А мальчишкой-то ты больше на отца был похож!.. -вдруг сказал Щуров и вздохнул. Потом, помолчав, спросил: - Помнишь отца-то? Молишься за него? Надо, надо молиться! - продолжал он, выслушав краткий ответ Фомы. -Великий грешник был Игнат... и умер без покаянья... в одночасье... великий грешник!

- Не грешнее, чай, других-то, -хмуро ответил Фома, обидевшись за отца.

- Кого -к примеру? -строго спросил Щуров.

- Мало ли грешников!

- Грешнее Игната -покойника один есть человек на земле -окаянный фармазон, твой крестный Яшка...- отчеканил старик.

- Вы это верно знаете? - осведомился Фома, усмехаясь.

- Я? Я знаю! - уверенно сказал Щуров, качнув головой, и глаза его потемнели. -Я сам тоже предстану пред господом... не налегке... Понесу с собой ношу тяжелую пред святое лицо его... Я сам тоже тешил дьявола... только я в милость господню верую, а Яшка не верит ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай... Яшка в бога не верит... это я знаю! И за то, что не верит, - на земле еще будет наказан!

- И это вы знаете? -спросил Фома.

- И это... Ты не думай - я ведь и то знаю, что смешно тебе слушать меня... Какой-де прозорливец! Но человек, который много согрешил, - всегда умен... Грех -учит... Оттого Маякин Яшка и умен на редкость...

Слушая сиплый и уверенный голос старика, Фома подумал:

"Смерть, видно, чует..."

Коридорный, маленький человек с бледным, стертым лицом, внес самовар и быстро, мелкими шагами убежал из номера. Старик разбирал на подоконнике какие-то узелки и говорил, не глядя на Фому:

- Дерзок ты... И взгляд у тебя -темный... Раньше светлоглазых людей больше было... раньше души светлее были... Раньше всё было проще -и люди и грехи... а теперь пошло всё мудреное... эхе -хе!

Он заварил чай, сел против Фомы и снова начал:

- В твои годы отец твой... водоливом тогда был он и около нашего села с караваном стоял... в твои годы Игнат ясен был, как стекло. Взглянул на него и - сразу видишь, что за человек. А на тебя гляжу - не вижу - что ты? Кто ты такой? И сам ты, парень, этого не знаешь... оттого и пропадешь... Все теперешние люди -пропасть должны, потому -не знают себя... А жизнь- бурелом, и нужно уметь найти в ней свою дорогу... где она? И все плутают... а дьявол рад... Женился ты?

- Нет еще, - сказал Фома.

- Вот и это... неженат, а уж, чай, давно поган... Ну, а работаешь в деле твоем много?

- Приходится... я с крестным пока...

- Какая теперь у вас работа? - качая головой, говорил старик, и глаза его всё играли, то темнея, то снова проясняясь. -Нет у вас труда! Раньше купец по делу на лошадях ездил... в метель, ночью... едет! Разбойники ждали его на дороге и убивали... умирал он мучеником, кровью омывши грехи свои... Теперь в вагоне едут... депеши рассылают... а то вон, слышь, так выдумали, что в конторе у себя говорит человек, и за пять верст его слышно... тут уж не без дьяволова ума!.. Сидит человек... не двигается... и грешит оттого, что скучно ему, делать нечего: машина за него делает всё... Труда ему нет, а без труда -гибель человеку! Он обзавелся машинами и думает -хорошо! Ан она, машина-то, дьяволов капкан тебе! В труде для греха нет время, а при машине -свободно! От свободы -погибнет человек, как червь, житель недр земных, гибнет на солнце... От свободы человек погибнет!

И, произнося раздельно и утвердительно слова свои, старик Ананий четырежды стукнул пальцем по столу. Лицо его сияло злым торжеством, грудь высоко вздымалась, серебряные волосы бороды шевелились на ней. Фоме жутко стало слушать его речи, в них звучала непоколебимая вера, м сила веры этой смущала Фому. Он уже забыл всё то, что знал о старике и во что еще недавно верил как в правду.