Фомка-разбойник

Он не был голоден и скоро подпустил ее к зайцу. Поев, она пошла за Карабашем, и больше уже они не расставались: вдвоем охотиться оказалось удобней.

Потом подошла зима. Птиц стало мало, мыши скрылись под землю, трава полегла и покрылась снегом. Добывать пищу охотой стало трудно. Вместе с подругой Карабаш перешел реку по льду и вернулся на базар.

Тут они вырыли себе нору, жилось им сытно. И непонятно с какой тоски, в лунные зимние ночи Карабаш выходил на площадь, поднимал к небу черную морду и выл протяжно и жалобно. Чем-то отличался его вой от жуткого волчьего воя. Была ли в нем тоска по снежным просторам степей? Или тоскливое воспоминание о человеке-хозяине, о нежных детских ручках, когда-то гладивших его лохматую голову, когда сам он был еще веселым маленьким щенком?

* * *

Уже началась весна, когда новое событие опять на новый лад повернуло спокойную жизнь Карабаша.

У серой подруги его родились щенята. Их было пятеро. Мать грела их в норе, почти из нее не вылезая, и никого, даже Карабаша, не подпускала к детям. Карабашу приходилось теперь доставать пищу и для себя и для нее. Первое, что ему удавалось добыть, он всегда приносил ей, клал у входа в нору и тогда только бежал промыслить что-нибудь и себе на обед.

Воровать он не воровал, но когда однажды тучный торговец попробовал палкой отбить у него упавший с прилавка крендель, Карабаш зубами вырвал у него палку из рук и так рявкнул на торговца, что тот от страха едва ноги унес.

Скоро после этого на глазах того же торговца случилось неожиданное происшествие.

К лавке его подошла девчонка-нищенка. Она протянула руку и сказала:

– Толстый, дай хлебца?

Торговцу не понравилось, как она просила: он привык, чтобы ему кланялись и вымаливали униженно.

– Развелось тут вас! – крикнул он зычно. – Пшла вон, воровка!

– Я у тебя воровала? – задиристо огрызнулась девочка. – Жалко кусочка? Вон у тебя сколько калача.

– Есть, да не про твою честь! Проходи, проходи, рвань! Я вот тебе!..

– Обожди, толстопузый! – отскакивая, пригрозила девчонка. – Умрешь – черви тебя съедят!

– Ах, ты!.. – начал было разозленный торговец, но осекся: заметил пробегавшего мимо Карабаша. В голове торговца мелькнула злая мысль. Он схватил со стойки кусок калача и кинул его псу.

– На вот! Видала: псу дам, а ты слюни глотай!

Калач упал перед носом Карабаша.

Одним прыжком девочка была рядом и как крикнет:

– Не смей!

Волкодав, уже разинувший было пасть, так и сел на задние ноги. Страшные зубы его щелкнули в пустом воздухе. Девочка протянула руку и подняла калач.

– А ты видал, жадюга: пес-то добрей тебя! – крикнула она оторопевшему от удивления торговцу. Он никак не мог понять, почему грозный волкодав не оторвет у девчонки свою добычу вместе с пальцами. Наклонив голову набок, по-щенячьи опустив одно ухо, пес всем своим видом выражал растерянность и смущение.

Девочка внимательно на него посмотрела, оторвала от калача кусочек, кинула псу и крикнула:

– Бери!

Карабаш сорвался с места и схватил кусочек.

– Ты – мой щенуша! – уверенно сказала нищенка и смело положила ему руку на голову.

Громадный пес вдруг поднялся на задние лапы, передними пал ей на плечи и, взвизгнув, лизнул в лицо.

Так нечаянно Карабаш нашел свою хозяйку.

Часть вторая

Глава I Тревога

Лунной летней ночью все население степного городка было взбудоражено неистовым многоголосым лаем. Злые сторожевые псы рвались с цепей. Шавки-пустобрёшки, визжа, высовывались из подворотень, готовые, в случае чего, сейчас же нырнуть назад во двор.

Собаки точно обезумели. С улицы в улицу, из квартала в квартал перелетало это безумие, широкой волной мчалось от одной окраины к другой. В несколько минут им был охвачен весь город.

От собак оно передалось другим животным. Ржали лошади, бились в стойлах, копытами в щепки кроша доски. Скрипуче ревели верблюды. Деревянными голосами кричали ишаки, мычали коровы, куры с кудахтаньем хлопали крыльями. Даже кошки в домах задирали хвосты, воинственно выгибали спины, готовясь ринуться на невидимого врага.

Люди вскакивали с постелей, в чем были бежали на двор. Их оглушал неистовый рев и крик. Хозяева кидались к своим животным. Но даже всегда спокойные коровы никого не подпускали к себе. Они бесновались и бились, охваченные ужасом перед ведомой им опасностью. Люди были бессильны помочь им.

Многие из горожан говорили потом, что сами испытали в эти минуты необычайно жуткое чувство. Страх носился в темноте. Невозможно было понять, откуда грозит опасность, какая она? Но что опасность была близко, в этом не сомневался никто: слишком велик был ужас животных.

Вдруг в центре города раздались торопливые револьверные выстрелы. Там волной вскинулся остервенелый собачий лай – и стремительно покатился по главной улице. А через несколько минут в конце ее кто-то гулко ухнул из большого охотничьего ружья.

Вскоре после этого дикий хаос лая, рева, мычанья стал заметно утихать. Первыми успокоились коровы и верблюды, за ними – ишаки и лошади. Одни шавки-пустобрёшки, отважно теперь выскочив на улицу, долго еще брехали в пустую лунную мглу.