Фомка-разбойник

Они точно выхвачены из тьмы времен, из времен человеческой предыстории, и застыли, как мумии. Нелепая мысль приходит в голову: если убрать, потушить эти матерчатые уголья, невсамделишный этот огонь, – исчезнут и люди, вызванные из небытия. И конечно, сейчас же спохватываешься: группа-то ведь эта не археологическая, а краеведческая, здесь куклами представлены одновременно с нами живущие люди. Надпись на витрине подтверждает: «Самоедский чум».

Групп в Тобольском музее немного, но всюду развешаны прекрасные фотографии из быта остяков, вогулов, самоедов, стоят плоские витрины-столы, висят картонные щиты с луками, стрелами, ножами и всевозможными предметами обихода туземцев.

Музей помещается на горе. Из его окон как на ладони Иртыш и мыс Подчувашный, где бился когда-то Ермак с Кучумом.

– А там вон, где деревня, – объясняет музейный работник школьникам, – прежде впадал в Иртыш Тобол. В тысяча семьсот шестнадцатом году русло Тобола было искусственно отведено на три версты выше города, чтобы река не подмывала городской берег. Работали пленные шведы.

В счастливом этом музее есть что показать не только за стеклом шкафов, но и за стеклами окон.

* * *

Первые два дня мы с Валентином чувствовали себя в Тобольске прекрасно. В городе говорили, что вот-вот снизу должны прийти два больших парохода – «Москва» и «Гусихин». Здесь они разгрузятся и сейчас же опять пойдут на низ.

На третий день дорожный зуд охватил нас, мы побежали на пристань за справками.

На пристани было безлюдно. На дверях с надписью «Справочное» висел замок.

После долгих поисков мы нашли дяденьку типа «человек произошел от обезьяны», как мы потом узнали – сторож. Он сидел на борту пристани и торжественно плевал в воду.

– Скажите, – обратились мы к нему, – не знаете, есть тут кто-нибудь из служащих госпароходства?

Он медленно поднял на нас свои пещерные глаза и заявил хладнокровно:

– Я и есть Госпар.

Потом вытащил из кармана большие, прежде называвшиеся «кондукторскими» часы и приложил их к уху. Часы не тикали. «Госпар» равнодушно отправил их обратно в карман.

Дальше между нами произошел такой разговор:

– Скоро придет «Москва» снизу?

– А кто ее знат.

– А «Гусихин»?

– А кто его знат.

– Нет еще сведений с ближайшей пристани о их прибытии?

– Не знам.

– Скажите, а пока не пришел пароход, нельзя на него билеты забронировать?

– Бронь? Не знам.

– Черт побери! Правила-то у вас есть или нет?

– Правила? Не знам.

– Гм… Ну, так скажите хоть, сколько суток отсюда идет пароход до Обдорска?

– А кто его знат? Какой пароход.

– «Москва», скажем?

– Не знам.

– А «Гусихин»?

– А кто его знат? Какой груз.

– С полным грузом?

– А кто его знат? Кака погода.

– Тысяча чертей и одна гидра! К кому же нам обратиться?

– Кто его знат?

– Дяденька, миленький, и кто тебя выдумал?

– А не знам.

– Ух, да!.. Это самое… Ну, спасибо за разъяснение. Пойдем. Не зимовать же тут с вами.

– А кто его знат? Очень просто, и зазимуете. Случатся.

После этого разговора город показался нам совсем не таким привлекательным, как раньше.

Удивительное дело: теперь только мы обнаружили, что улицы его с совершенно непонятной целью сплошь вымощены плахами. В этом может убедиться всякий, кому не лень выкопать в уличной грязи яму около метра глубины. Там, где случайно грязи нет, в этом еще проще убедиться: споткнешься и тут же сложишь свою голову на плаху.

* * *

Еще два дня мы ходили за справками на пристань. И каждый раз повторялся, с небольшими разве изменениями, наш разговор с пещерным Госпаром.

Наконец мы догадались обратиться прямо в окрисполком. Там не только дали нам все необходимые справки, но и заранее выдали «бронь» на каюту до самого Обдорска.

В ту же ночь пришли долгожданные пароходы.

Первой тронулась вниз «Москва».

На её борту мы покинули город Тобольск.

Глава четвертая

И бурная Обь, где бога секут
И ставят в угол глазами.

Велемир Хлебников

Иртыш. – Грандманжа. – Астраханские ловцы. – Самарово. – Волнующая встреча. – Буря. – Малый Атлым и Большой Атлым. – Ружья начинают стрелять сами. – Джигетай и кулан.

Иртыш суров, угрюм. За Тобольском быстро снижается берег, густые таловые джунгли подходят к самой воде. Цвета ржавого железа, вода холодная и неживая, как желатин.

Никто уже не шутит на пароходе. И не поют.

Куличье царство.

С берега на берег перелетают маленькие перевозчики, черныши, фифишки. Кричат травники, мелькают пестрые кулики-сороки. То тут, то там поднимаются с воды утки.

Валентин хватает меня за рукав.

– Гляди, гляди: сейчас разрежет!

Перед самым носом парохода бежит по воде черная с белым на крыльях утка. Она машет крыльями, как руками, улепетывает изо всех сил.

– Раскрошит! – волнуется Валентин. – Будь я гад, раскрошит колесом!

– Уйдет как хочет.

– Не видишь: она же летать еще не умеет!

– Давай на спор? На две грандманжи?

– Смешно прямо!.. Ну, давай. Ставь четыре чая.

– Пошла!