Фомка-разбойник

– Как на что? – рассердился дяденька. – Ясно, кажется, сказано: «Борьба с волками». Не на дачу к вам приехал. Мне время дорого. Не в одном вашем районе волки появились. Война была. Волки войну любят, – вон их сколько развелось всюду.

– Это все, понимаешь, понятно. Я к тому только, что не туда идешь, где их найдешь, а туда, где их нет.

– Плохо вы, видно, мое имя прочли и фамилию. Потрудитесь еще раз прочесть.

Председатель взглянул в бумажку, говорит:

– Тит Волов. Так и есть.

– А теперь наоборот прочтите, сзаду наперед.

– Обратно, понимаешь, Тит Волов получается, – удивился председатель.

– То-то вот, – загадочно говорит дяденька. – Наоборот-то часто даже лучше выходит.

– Ну, дело твое, товарищ Волов. Вон иди с Ванюшкой, – председатель на меня кивнул. – С Луговой парнишка.

Старичок попрощался с ним, и мы пошли.

Я перво боялся его: думал, он сердитый. Молчу иду. И он молчит.

Прошли околицу. Дяденька на небо посмотрел. Небо все в тучах. Он очки снял и на ходу в мешок их убрал.

– Очки, – говорит, – у меня от солнца: глаза берегу.

Гляжу на него: враз лицо доброе-доброе сделалось. И начал тут дяденька всякие истории рассказывать.

Первое все про волков. Какой они ужасный вред приносят колхозам и государству. Что ни год, говорит, в нашей стране миллион голов скота через них недосчитают – на двадцать миллионов рублей убытка. А что на людей волки бросаются, – это, говорит, больше бешеные. Ну, раненый волк если, тоже может кинуться. А так – нет. Здоровый волк человека боится. Со страху про него и люди сказки рассказывают. Куда, говорит, ни приедешь, всюду один рассказ:

– У нас в колхозе, правда, случаев не было. А вот из дальней деревни шла зимой учительница в город, в район, так ее – это уж верно! – волки съели. Утром едут колхозники, – глядь – на дороге одни каблучки лежат да косыночка.

Смешно мне стало: ведь и у нас в деревне точка в точку такие страхи рассказывали!

А старичок дальше да дальше: про всяких разных зверей, про охоту на них. Как охотники врут, – такие историйки рассказал – животики надорвешь!

Я и не заметил, как мы к нашей Луговой подошли.

– Ну, хозяин, – говорит старичок, – пустишь к себе ночевать?

Я скорей к мамке, все ей про него рассказал. Пустила она – и крынку молока поставила.

________________________________

Утром дяденька говорит:

– Веди, – говорит, – меня, Ванюша, к вашим пастухам. Пастухи всегда все про волков знают.

Я повел его вдоль Быстрянки, потом по ручью в лес: там у нас весной пастьба.

Дед Макар, пастух наш, на пеньке сидел, грелся на солнышке. Федька, подпасок, за коровами, которые от стада отбились, бегал с кнутом, а как нас приметил, – сейчас пришел.

Дед Макар – он тугой на ухо – долго не мог в толк взять, про чего это у него дяденька-охотник спрашивает. А как разобрал, только головой затряс.

– И-и, милый, – говорит, – какие те волки! Волки у нас еще с той ерьманской войны совсем повывелись, бог миловал. Ты в Исток иди, иди в Устьреку: там, бают, объявились.

А Федька-подпасок говорит:

– А я два раза видел. Один раз утром, другой раз вечером, как стадо домой гнать. Эвон там, эвон за ручьем-то, на горушке. Только это не волк был – собака. Паршивая такая – шерсть клочьями лезет. Я на нее как щелкнул кнутом, она – порск! Сме-хи! Я сам перво думал – волк. А она, вишь, собака какая трусливая; от хозяина, верно, убежала.

Дяденька засмеялся.

– А скажи, герой, – говорит, – уши у нее торчком, хвост крюком?

– Уши торчком, – Федька говорит, – а хвост поленом: между ног со страху поджала.

– Утром куда же эта собачка шла?

– Туды вон, – Федька махнул кнутовищем по ручью в лес. – А вечером оттуда.

– Ну, значит, тут по ручью и надо искать ее. Тут у нее и щенята.

– Дак это никак твоя собачка, дяденька? – догадался Федька. – Щениться, значит, ушла. Однако, чай, там нипочем ее не найти: болото здесь в лесу, чаща такая – все равно как стена.

А дяденька все посмеивается:

– Ошибся, милок: не моя это собачка. Собачка эта вовсе бесхозная. А вот скоро, надеюсь, будет моя. Пойду ее искать.

Сам мешок с себя снял, на спину перевесил, штаны закатал выше колен, взял ружье в руки и прямо в ручей да в лес.

Я только спросить у него успел:

– А что же, дяденька, охотницкие сапоги себе не заведете? В сапогах способнее.

– А на что они летом-то! – ответил. – Вода теплая. А в сапоги-заколенники попадет вода, потом мучайся с ними. Летом, брат, охотнику обувь нужна, как решето: войдет вода и выйдет. Беги, Ванюша, в школу – опоздаешь. Вечером тебе щеночка принесу.

Целый день я все про этого щеночка думал: неужто волчонка принесет?

Долгий тот день показался мне. Уж солнце зашло, смеркаться стало; тут только пришел дяденька.

– Обманул, – говорит, – я тебя, Ваня: нет щеночка.

И замолчал. Так, молча, поужинал и спать лег.

Я вижу: расстроенный – и уж спрашивать у него ни о чем не стал.

На другое утро он ушел до света, я еще спал. И к ночи вернулся – пустой опять. И уж о щеночке ни слова.

Задумчивый. Что-то под нос себе бормочет. Некоторые слова я разобрал:

– Ошибка, ошибка… Все может быть… Экая хитрая бестия!

Стали спать укладываться. Вдруг он говорит: