Фон-Визин

Гага, 15 июня, 1774.

«Мое путешествие было не только приятное, но и весьма почетное: меня приняли, как представителя честных людей и людей способных моей земли. В этом отношении смотрю на себя, когда сравниваю свидетельства отличия, коими осыпали меня, с тем, что я в праве был ожидать сам по себе. В пользу мою ходатайствовало оказанное мне благодеяние, с тем я и ехал; надеясь на то гораздо более, нежели на собственное мое достоинство; и вот что говорил я себе: ты будешь представлен Императрице; ты отблагодаришь ее; месяц спустя, она, может быть, пожелает тебя видеть; спросит тебя кое об чем; чрез месяц ты пойдешь откланяться ей, и возвратишься. Признайтесь, любезнейшие друзья, что точно так обошлось бы все дело при каком бы то ни было Дворе, за исключением Петербургского.

Тут, напротив, дверь кабинета Государыни отперта для меня ежедневно от трех часов по полудни до пяти, а иногда и до шести; вхожу: меня сажают, и разговариваю так же свободно, как с вами; выходя, я вынужден сознаться пред собою, что я имел душу раба в земле так называемых свободных людей, и что я познал в себе душу свободного человека в земле так называемых варваров. Ах! друзья мои, что за Государыня! что за необыкновенная женщина! Нельзя подозревать похвалу мою, ибо я обвел щедрость ее самыми тесными границами; надобно же будет верить мне, когда опишу ее собственными ее речами; надобно же будет признаться вам всем, что это душа Брута в образе Клеопатры: мужество одного и прелести последней; непостижимая твердость в мыслях (une tenue incroyable dans les idées), со всею обольстительностью и возможною легкостью в выражении; любовь истины, доведенная до высшей степени; знание быта и дел государства своего, знание, которое не уступит вашему в домашнем хозяйстве: все это расскажу, но когда? По чести, желалось бы хоть чрез неделю, потому что более недели не нужно для проезда из Гаги в Париж, судя по тому, как доехал я из Петербурга в Гагу; но Ее Величество и генерал Бецкий, министр ее, поручили мне издание плана и уставов различных заведений, основанных в империи Государынею для образование юношества и блага всех ее подданных, Пока, знайте же, что в пользу мою совершилось три чуда: первое, сорог пять дней беспрерывно хорошей погоды для проезда; второе, пять месяцев постоянного пребывания при Дворе, без малейшей поживы недоброжелательству, и при том с откровенностью, редко встречаемою, и которая дает пищу царедворцам завистливым и злоречивым; третье, в обратный путь тридцать дней сряду такой погоды, что никогда не видано, и только и беды, что ломка карет: мы их четыре раза меняли. Когда увидите г-на Гашона, скажите ему, что дело его не сделано, не потому, что я забыл о нем: обстоятельства не благоприятствовали успеху там, где Государыня счет знает. Не Невская вода была мне вредна, но двойное внутреннее воспаление во время проезда; расстройство и ужасная боль в груди, причиненные суровостью холода в Петербурге в пребывание мое; падение на дороге в Митаве в обратный путь, вот что едва не уморило меня; но боль от падение и другие недуги умножались, и если ваше здоровье будет несколько походить на мое, то я вами буду очень доволен. Не опасайтесь за меня: мы ложимся спать рано, почти не ужинаем. Не имею еще духа приняться за работу; надобно дать время окрепнуть развинтившимся членам моим; это дела сна, и я с возвращения моего сплю часов восемь и девять без просыпа. Князь занят своими политическими делами; княгиня ведет жизнь едва ли сродную с ее молодостью, легкостью ума и веселыми свойствами: она выезжает мало, редко принимает у себя гостей, имеет учителей истории, математики, языков; охотно оставляет придворный пир, чтобы вовремя приехать домой к назначенному уроку, старается нравиться мужу, заботится сама о воспитании детей, отказалась от богатых нарядов, встает и ложится спать рано, и жизнь моя размерена на их домашний лад. Мы охотно спорим до бешенства; я не всегда соглашаюсь с мнениями княгини, хотя мы оба немного заражены страстью к древности, а князь будто обязался нам во всем противоречить: Гомер дурачок, Плиний отъявленный глупец, Китайцы честнейшие люди в свете, и так далее. Весь этот народ нам не братья и не закадычные приятели, и потому в споры наши вмешивается одна веселость и живость, и частичка самолюбия для приправы. Князь, который приобрел так много картин, охотнее соглашается, что он в них толку не знает, нежели сознается в знании другого любителя» (оттуда же).