Фонарь мечты

Все казалось волшебным и радостным в эту зимнюю пору, и во всем чудились чудеса. Утром я выбегала из дома, чтобы покататься на ледянке с горки. Почти каждый зимний день начинался с каши и мыслей о том, как сейчас я пойду во двор к ребятам и мы вместе, втроем, вчетвером, вдесятером на картонке, будем кататься с горки, и падать в снег, и лепить снеговиков, и играть в снежки. И вот, разогнавшись быстрее всех, я вдруг заезжала в сугроб, не успев вдохнуть, и снег летел в лицо, оседая пушистыми морозными каплями, сразу так много, что трудно становилось дышать и видеть и, протирая глаза и наконец вдыхая полной грудью, я принималась хохотать. А за мной на санках летел Мишка, и кричал «ээй! берегись!», и приходилось отпрыгивать в сторону, чтобы спасти себе жизнь. Коленки болели, если садиться на них, когда скатываешься, потому что под снегом ни с того ни с сего появлялись кочки, и я резко подлетала, а приземляться с такой высоты было жуть как страшно! Зато из-за них можно было поехать дальше всех и смотреть, как все мальчишки останавливаются раньше, не доехав до меня. Не хватило силы! Так мы могли кататься целый день, то по одному, то по несколько, то паравозиком, цепляясь за куртки или ручки ледянок, и кубарем скатываясь с горы, но иногда нам надоедало, или коленки начинали совсем болеть, и тогда кто-нибудь вдруг лепил гигантский снежок и запускал в другого, обычно Никита нападал на Диму, а мы все смеялись, как весело он упал. И тут начиналась перестрелка – мы принимались лепить баррикады, разделялись на команды и обстреливали друг друга, укрываясь от ударов в тылу, в засаде, за каменно-снежной стеной. Снежки летели один за другим, и кому-то попадало по голове, кому-то по руке, а мне, как всегда, прилетало за воротник куртки, и по всему телу пробегала дрожь, смешиваясь с привкусом поражения. Это была игра не на жизнь, а на смерть. Кто-нибудь обязательно уходил, рыдая, – не столько от боли, сколько от холода и обиды.