Фонарь на бизань-мачте

Она вообще была молчалива с момента отъезда из Порт-Луи. Прислонившись к углу экипажа, прикрыв глаза, как будто бы просто их опустив, она задремала на час или два, и за это время на ее лице не дрогнула ни единая черточка. Но когда мы уже приближались к почтовой станции, она принялась болтать с модисткой о тряпках, и та, учуяв поживу, стала перечислять все товары, доставленные «Минервой» прямо из Парижа. Тщательно упакованные, эти сокровища сейчас находятся на империале. Ценя клиенток из Порт-Луи, госпожа Роза помнит всегда и о тех, что живут в Маэбуре и вообще в Большой Гавани. Поездки бывают долгими и утомительными, но госпожа Роза чувствует, что ей воздается сторицей, когда, явившись в какую-нибудь семью, она видит, как окружающие ее молодые особы жадно рассматривают наряды и разные финтифлюшки. И конечно, она считает себя вправе взять с них на два-три пиастра больше, чем со своих клиенток из Порт-Луи. Само путешествие туда и обратно обходится ей вместе с мужем в шестнадцать пиастров, и госпожа Гаст знает, что на даровщинку у местного жителя не переночуешь. Так что вот эту шляпку из итальянской соломки, украшенную черным бархатом и четырьмя розами, которая так была бы к лицу госпоже Гаст, в Порт-Луи она продала бы по себестоимости или чуть-чуть дороже, но здесь она просит накинуть один пиастр, всего-то один, считайте, что даром.

Когда мы прибыли на почтовую станцию в Мениле, шляпка из итальянской соломки так и осталась не купленной госпожой Гаст.

Лошадям дали передохнуть, и мы вышли размять ноги. Пока муж модистки, озабоченный своим драгоценным товаром, лазал на империал, а дамы расположились в такой, по видимости, убогой харчевне, что там и позавтракать было нечем, молодой человек, пожилой пассажир и я немного прошлись по дороге. Каждый из нас представился. Молодой человек ехал к родственникам в Бо-Валлон, так как ужасно умаялся в Порт-Луи этим летом. Вот примерно и все, что нам удалось про него узнать. Другой путешественник, господин Антуан Букар, ездил в город по вызову Колониального комитета, члены которого были встревожены голодом, угрожающим острову из-за мартовских проливных дождей. Собранный урожай был попорчен, цены на рис возросли, и у некоторых бакалейщиков запасы его истощились.

— В последние годы, — сказал господин Букар, — если случалось стихийное бедствие, правительство всегда отпускало жителям наличные продукты питания — в порядке ссуды, конечно. На этот раз, видно, правительству посоветовали поступить иначе. Нам прочитали нотацию насчет нашей непредусмотрительности и даже сказали, что это должно послужить нам хорошим уроком. Наконец в прошлый понедельник в резиденцию губернатора пригласили нотаблей города, и его превосходительство объявил, что согласен отдать в их распоряжение пять тысяч мешков риса, но оставляет за собой право проконтролировать, как они будут распределены. Тревога, однако, продлилась всего две недели. Я и сейчас себя опрашиваю, не был ли это только предлог, чтобы обвинить нас в том, что мы морим голодом наших рабов!

Из этого разговора я понял, что беспокойство по поводу нового настроения властей докатилось и до сельской местности.

Узнав, что я двоюродный брат Франсуа Керюбека, господин Букар пригласил меня в гости на косу д’Эсни, где находилось его поместье, добавив, что его семья будет счастлива со мной встретиться. Он был знаком с Франсуа.

— Ваш кузен был немножечко нелюдим. Он редко принимал участие в наших так называемых светских сборищах. Во всех этих танцульках, прогулках по морю или по берегу, которыми так увлекается молодежь. А между тем большинство матерей семейств в нашем округе глаз с него не спускали. Нельзя и вообразить себе зятя, более отвечающего их мечтам. Никаких родственников, красавец, повыше вас ростом и, что отнюдь не вредит, солидное состояние вкупе с роскошным поместьем. Однако и вы, молодой человек, тоже можете оказаться идеальным зятем. У меня впечатление, что придется вас защищать…

Господин Букар представлял собой тип того самого колониста, каких я когда-то себе рисовал. Мужчина в годах, очень просто одетый, но не гнушающийся ни вкусной едой, ни добрым французским вином, — как я позднее узнал, вино ему доставляли прямехонько из Бордо. Мне он показался милым, и я обещал заехать к нему, как только устроюсь. Я поделился с ним своими опасениями.

— Уверен, что меня ожидает там тяжкий труд, — сказал я. — Скоро исполнится год, как умер Франсуа. И, вероятно, рабы под руководством лишь одного управляющего делали все, как им бог на душу положит. Нотариус мне сообщил, что уборка сахарного тростника прошла хорошо, да и собранного зерна хватило для питания рабов. Я не строю себе иллюзий и не сомневаюсь, что мне придется много чего изучить, чтобы добиться успеха. Я не силен в земледелии, не знаю ни почв, ни климата.