Фонарь под третий глаз

— Заведующая архивом, Любовь Александровна Корнилова, Константин Макарович Онищенко и Ирина Юрьевна Попова. Все они знают шифр сейфа, откуда копье и украли. Но уверяю вас, это милейшие люди, беззаветно преданные своему делу. Они не могли… Не могли пойти на подобное преступление! — заверил профессор.

«А вот тут, дорогой профессор, вы ошибаетесь! Вы даже не представляете, на что способен самый замечательный человек, доведенный до отчаяния. Учитывая особенности нашей действительности, до отчаяния у нас доведен каждый второй гражданин», — подумала я.

— Так вы адресочки этих сотрудников не припомните? — поторопила историка Манька. Она, как и я, заметила, что профессорша закончила разговор с врачом и теперь приближается к нам с неотвратимостью стихийного бедствия. Михаил Петрович тоже обратил на это внимание. Он опять сморщился и скороговоркой проговорил:

— Адресочков я не помню. Но мы поступим следующим образом: вы вечерком позвоните мне домой. Я дам Людмилочке поручение. Уверяю вас, она с ним справится: подготовит для вас координаты сотрудников и продиктует вам по телефону. Устроит вас такой вариант?

— Вполне, — просияла Манька.

Подошла Людмилочка и продолжила «общение» с того места, на котором ее прервал Михаил Петрович.

— … И вообще, как можно грабить музеи? Мы же не в Америке! А потом, в музеях хранятся величайшие исторические ценности, можно сказать, история человечества! Как можно поднять руку на святое…

Профессор подмигнул нам с Манькой и снова откинулся на спинку дивана. Торопливо попрощавшись, мы почти бегом припустили к выходу.

— Господи, хорошо-то как! Тишина, покой! — оказавшись на улице, вздохнула Маруська. — Бедный старичок! Как он живет с этой лесопилкой? Она же не умолкает ни на минуту!

— По-моему, он уже адаптировался и научился не обращать внимания на словоохотливую супружницу, — предположила я.

— Дай-то бог, — философски молвила подружка и задумчиво уставилась в окно.

Полагаю, она в который раз озаботилась прелестями семейной жизни, предстоящей ей с Игнатом. В ее глазах читался классический вопрос: быть иль не быть? В том смысле — идти замуж или не идти? По мне, так непременно! И чем быстрее, тем лучше. Очень надеюсь, что, выйдя замуж, Маруська оставит мне больше времени для себя, любимой, и, уж это точно, Игнат не позволит нам с подругой нарываться на неприятности криминального в основном толка!

Возле подъезда, там, где я обычно оставляю машину, сверкал перламутровыми боками длинный лимузин.

— Вот козел! — выругалась я. — Раскорячился тут, ни пройти, ни проехать! К кому, интересно, этот БТР приехал?

— К нам, наверное, — странно напряженным голосом заявила Манька.

Отчего-то я сразу поверила подруге. Жалкая улыбка появилась у меня на лице, предчувствие неприятностей заворочалось в области желудка и обреченно шепнуло: «Начинается!» Все еще не желая верить происходящему, я жалобно спросила:

— Ты уверена, что это действительно к нам?

Очень хотелось, чтобы Маруська рассмеялась и весело сообщила, что это была глупая шутка. Подружка ткнула пальцем в лобовое стекло:

— Смотри…

Из лимузина два парня характерной наружности телохранителей осторожно извлекали инвалидную коляску, в которой восседал Серафим Карлович собственной персоной. Маруська, с интересом наблюдавшая за процессом, зло бросила:

— …! Ух, блин! А этой каракатице чего от нас нужно?!

— Надеюсь, сейчас узнаем, — со вздохом ответила я, выбираясь из машины. Что-то мне подсказывало: не просто так антиквар явился пред наши светлы очи! К гадалке не ходи, у Карловича «бубновый интерес» имеется, и интерес этот связан с копьем.

Серафим Карлович нас заметил и, сделав знак своему служке, покатил навстречу. При этом на благородном лице антиквара играла многозначительная улыбка.

— Приветствую вас, девушки, — поздоровался Карлович. Он даже изобразил легкий поклон, что нелегко сделать, сидя в инвалидной коляске. — Вижу, вы удивлены визитом старого антиквара?

— М-м… — нечленораздельно промычала Маруська.

— Не очень, — призналась я. — Более того, я была почти уверена, что мы с вами еще встретимся.

Карлович, приподняв седую мохнатую бровь, саркастически хмыкнул:

— В проницательности вам не откажешь.

— Ага. Только вот непонятно: еще вчера вы утверждали, что копье никакой ценности — материальной, разумеется, — не имеет. И вдруг сегодня лично являетесь к нам, чтобы купить копье. Ну, и сколько же, по-вашему, стоит эта бесценная ценность?

— Миллион, — спокойно ответил антиквар. — Долларов, разумеется.

Маруська как-то сдавленно крякнула и зажмурилась от нахлынувших эмоций. Думаю, она уже видела себя на шикарной яхте где-то посреди Атлантического океана. Жаль огорчать подругу, но, боюсь, пока что яхте придется бороздить океанские просторы без Маруськи. Тонко улыбнувшись, я снисходительно произнесла:

— Ну-у, Серафим Карлович! Это несерьезно, честное слово…

— Три.

— Ч-чего три? — непослушными губами пролепетала Манька, на этот раз округлив глаза до невозможных пределов.

Я охотно пояснила: