Фонарщик

С большим любопытством Гертруда развернула письмо мистера Грэма. Ей казалось, что ему было неловко писать ей. Сохранит ли он прежний суровый и высокопарный тон или снизойдет до объяснений и извинений? Если бы она лучше знала его, то поняла бы, что он не извиняется ни при каких обстоятельствах, поскольку он из тех людей, которые никогда не считают себя виноватыми. Письмо гласило:

…

«Мисс Гертруда Флинт, я женился и 28 апреля намереваюсь выехать. Дочь моя едет с нами, а так как миссис Эллис боится моря, то я вынужден предложить вам сопровождать Эмилию. Я не забыл о вашей неблагодарности и не рискнул бы снова получить отказ, если бы это не было необходимо для Эмилии. Я даю вам возможность, следуя моим желаниям, стереть воспоминания о вашем поведении в прошлом. Так как мы едем в последних числах этого месяца, вы должны приехать не позже, чем через две недели; если вы сообщите мне точно, когда прибудете, я встречу вас. Так как миссис Эллис спешит вернуться в Бостон, я уверен, что вы приедете как можно скорее. Ввиду того, что у вас будут расходы, прилагаю при сем необходимую сумму. Если у вас есть долги, сообщите; я постараюсь уплатить их до вашего отъезда. В надежде, что вы поняли теперь свой долг, охотно подписываюсь как

ваш друг Д. Грэм».

Свет от лампы падал прямо на лицо Гертруды, и доктор Джереми заметил, как оно вспыхнуло, когда она читала письмо мистера Грэма. Он понял, что ее самолюбие задето, и, как только пастор с дочерью ушли, спросил, что же пишет ей Грэм.

— Он приглашает меня ехать с ними в Европу, — ответила Гертруда.

— В самом деле? — насмешливо переспросил доктор. — И он воображает, что вы тут же все бросите, соберетесь и поедете?

— А как ты думаешь, Герти? Поехать? — поинтересовалась миссис Джереми.

— Было бы просто безумием ехать со старым самодуром, да еще в обществе высокомерной барыни и двух ее модниц-племянниц. Воображаю, каково было бы Гертруде!

— Но, доктор, ты забываешь об Эмилии!

— Ну, а что Эмилия? Эмилия, бесспорно, ангел, она никого не обидит; но что это теперь значит? Я думаю, ей и самой-то несладко придется от новой родни!

— Значит, тем более мое место при ней, чтобы постоять за нее в случае необходимости, — сказала Гертруда.

— Так что, ты решаешь ехать? — еще раз спросила миссис Джереми.

— Да, только мои обязанности в отношении миссис Салливан и ее отца могли заставить меня покинуть Эмилию. Но они закончились, и теперь, когда я снова могу быть ей полезной и если она хочет, чтобы я вернулась, я не должна колебаться ни минуты. Я отчетливо вижу из письма миссис Эллис, что Эмилия несчастна, и постараюсь сделать для нее все, что смогу.

— Должна сказать, что с твоей стороны это жертва…

— Еще бы не жертва! — перебил жену доктор. — Отказаться от любимого занятия, от добрых знакомых, а главное — от того, к чему она так горячо стремилась, — от самостоятельной жизни!..

— Нет, доктор, — с живостью ответила Гертруда, — никогда то, что я делаю для Эмилии, не следует считать жертвой: для меня это величайшее наслаждение!

— Для Гертруды всегда радость делать добро, — заметила миссис Джереми.

— О, нет! — возразила Гертруда. — Мои желания не всегда совпадали с необходимостью, но в данном случае — другое дело. Меня приводит в ужас мысль, что за всеми одолжениями, которые принимают только от близких, любимых людей, Эмилии придется обращаться к посторонним. Долгие годы мы жили одной жизнью, и когда страдала одна из нас, страдала и другая. Я должна ехать к ней, иначе и быть не может!

— Мне хотелось бы, — пробормотал доктор, — чтобы вашу жертву хоть немного оценили. Но этот Грэм будет думать, что оказывает вам величайшую милость тем, что опять берет к себе. Он пишет вам как какой-нибудь нищей. Кстати, он ведь не в первый раз делает такие вещи. Вы еще далеко не все знаете о нем… — Затем он добавил несколько громче:

— Он хотя бы извиняется перед вами за свою грубость?

— Не думаю, чтобы он считал нужным делать это, — ответила Гертруда.

— Ну, конечно! А все-таки жалко, что вам опять придется попасть к нему. Но вы, Гертруда, прекрасный друг, и нам, миссис Джерри, надо сохранить эту дружбу. Быть может, когда-нибудь нам еще придется ею воспользоваться.