Фонарщик

— А то, что вся гора кишит гремучими змеями, и они нас всех покусают!

— Нет, нет, Герти, — со смехом сказал доктор. — Я рассказал ей, что прошлым летом здесь убили гремучую змею, и она воспользовалась случаем, чтобы вырваться.

— Это ничего не значит, — возразила добрая женщина, тоже смеясь, несмотря на свой страх. — Если есть одна, могут быть и другие, и я больше не останусь тут ни минуты!

Волей-неволей доктору пришлось проводить жену, но он обещал Гертруде скоро вернуться и пойти с ней на вершину. Подождав несколько минут, Гертруда решила идти дальше одна.

Сначала она огляделась, нет ли и вправду поблизости гремучей змеи, но тропинка была так утоптана, что она тут же успокоилась: раз по ней часто ходят люди, значит, здесь безопасно. Вскоре все ее внимание было поглощено красотой окружающей местности. С трудом поднимаясь все выше и выше, она добралась до новой площадки, поросшей деревьями. Девушка присела у подножия гигантской сосны, сняла шляпу и, полной грудью вдыхая свежий горный воздух, снова предалась мыслям, от которых ее отвлекли доктор и миссис Джереми.

Но не прошло и минуты, как вдруг какой-то шум заставил ее вздрогнуть; она вспомнила о гремучих змеях и вскочила, но, оглянувшись, увидела в нескольких шагах от себя лежащего человека, который, казалось, спал. По шляпе с полями и по седым волосам она узнала мистера Филипса. Он действительно спал, положив голову на руку. На лице его лежал отпечаток скорби; видно было, что и во сне что-то угнетало его.

Глубокая жалость наполнила сердце Гертруды, на глаза навернулись слезы…

В эту минуту, точно почувствовав ее присутствие, мистер Филипс открыл глаза и встретил полный слез взгляд смущенной девушки.

— Дитя мое, вы плачете? — с тревогой спросил он. — Неужели из-за меня вы пролили эту слезу?

Гертруда промолчала.

— Думаю, что да, — продолжал он, — и всем сердцем благословляю вас за это. Но в будущем не плачьте над чужим человеком; у вас будет достаточно своего горя, когда доживете до моих лет.

— Если бы я до сих пор не знала горя, я не могла бы сочувствовать другому. Если бы я не плакала так часто над собой, то не могла бы плакать над другими.

— Но вы счастливы?

— Да.

— Есть люди, которые легко забывают прошлое.

— Но я не из них.

— Детские горести развеиваются одной улыбкой, а вы ведь еще почти дитя.

— Я никогда не была ребенком, — ответила Гертруда.

— Странная девушка! — пробормотал Филипс. — Хотите поговорить со мной немного? Садитесь.

Гертруда села рядом с ним под утесом.

— Вы, наверное, никогда не знали горя?

— Я? — воскликнула Гертруда. — Еще как часто!

— Но недолго?

— О! Я помню целые годы, когда я не только не знала счастья, но и не мечтала о нем!

— А что вы думаете о тех людях, которые никогда не видят счастья?

— Таких людей я жалею и хотела бы помочь им.

— Чем же вы можете им помочь?

— Могу молиться о них, чтобы Бог их утешил, — сказала Гертруда.

— А если утешения нет, если тяжелые тучи нависли над ними?

— Над тучами всегда светит солнце…

— Возможно. Но ведь оно не светит сквозь тучи.

— Трудно подниматься на вершину горы, но кто взобрался, тот оказался выше туч, — ответила Гертруда. — Он знает, что вверху сияет солнце, и будет, не теряя надежды, ждать, пока его лучи рассеют окружающий мрак. Смотрите, смотрите! — радостно вскрикнула она. — Облака расходятся, и скоро вся долина будет залита солнцем!

Действительно, море облаков внизу, казалось, таяло, и в тумане уже вырисовывалось подножие горы. Но не этим зрелищем любовался мистер Филипс: он с восторгом смотрел на молодую девушку.

— Продолжайте! — сказал он. — Расскажите мне о любви и сострадании, хотя вряд ли все эти бессердечные создания стоят любви!

— Вы не любите людей? — спросила она просто.

— Не люблю, — так же просто ответил мистер Филипс.

— И я когда-то ненавидела их, — задумчиво промолвила Гертруда.

— И, может быть, еще будете ненавидеть.

— Нет, это невозможно; человечество оказалось доброй матерью для несчастной сиротки, и теперь я люблю его.

— Люди были добры к вам? — с живостью спросил мистер Филипс. — Неужели бездушные чужие люди заслужили вашу любовь?

— Бездушные?! — со слезами на глазах воскликнула Гертруда. — О, если бы вы знали моего дядю Трумана и мою милую Эмилию, вы бы иначе судили о людях!

— Ну, так расскажите мне о них, — тихо попросил он.

— Что же о них рассказать? Один был стар и беден; другая слепа… Но им я обязана тем, что мне, покинутому ребенку, которого все обижали, теперь улыбается весь мир, все кажется прекрасным, светлым и ясным.

— И с тех пор ваше счастье так безмятежно? У вас не было ни тревог, ни переживаний?

— Я не то хотела сказать. У меня было немало огорчений. Во-первых, умер дядя Труман, потом одни мои друзья умерли, другие должны были далеко уехать… И теперь еще бывает немало грустных, тяжелых минут, много забот…

— Отчего же вы всегда кажетесь такой счастливой и веселой?

Гертруда улыбнулась в ответ; кинув взгляд вниз, на долину, она мягко сказала:

— Я вижу у ног зияющую пропасть, но опираюсь на спасительный утес!