Фонарщик

— Позвольте мне сперва узнать поподробнее об этом предполагаемом сходстве, — сказал он со странным чувством, что когда-нибудь об этом пожалеет.

Ответ у Макнайта был готов.

— Трое, — отозвался он. — Все старше шестидесяти. С двумя расправились с нечеловеческой силой. Третьего выкопали из земли, судя по всему, с такой же силой — и, конечно же, единственная причина, по которой полковник Маннок не был убит, заключается в том несколько неудобном факте, что он уже умер. Нет явного мотива. После нанесения страшных увечий тела не трогали. Не пытались спрятать или перенести куда-нибудь, где их сложнее было бы обнаружить. Если полиция ничего не скрывает, а у меня нет оснований так считать, следователи должны быть вне себя.

— А поскольку вы, судя по всему, уже немало об этом думали, — заметил Канэван, — то наверняка можете сообщить им нечто важное.

— На данной стадии только то, что они уже знают. Мотив — почти наверняка месть, месть за страшное преступление, каким-то образом связанное с тем, что произошло четырнадцать лет назад.

— То есть?

— Полковник Маннок был похоронен в 1872 году.

— Да, жажда мести недюжинная.

— Без сомнения, адекватная преступлению.

— Но почему теперь, а не раньше? Прошло четырнадцать лет.

Макнайт загадочно улыбнулся.

— Посмотрите на огонь. — Он кивнул в сторону камина. — Столь призрачный и тем не менее такой мощный. Первоматерия, как назвал его Гераклит. Но как бы быстро эта мощная стихия ни сжигала плоть… все же, чтобы выковать сталь, нужно время.

Канэван недоумевал.

— Вы полагаете, убийца похож на наконец-то закипевший чайник?

Макнайт хмыкнул:

— Я думаю только, что он провел эти годы, пытаясь изменить свою суть, достигнуть состояния, когда сможет убивать, как лев, носиться по воздуху, как летучая мышь, и исчезать, как призрак.

Канэван хотел возразить — все это казалось еще большим безумием, чем метафизика, — но в этот самый момент на дом обрушился резкий порыв ветра. Ветер просвистел вниз по каминной трубе и потревожил пламя, превратив его в исчезающих на глазах духов и змей. Канэван обернулся к задребезжавшему окну, и на какое-то дурное мгновение ему привиделось лицо смотревшей на них женщины, но он тут же решил, что это просто искаженное отражение пламени.

— А послание? — спросил он, пытаясь отвлечься. — Библейский стих?

— Любопытно и крайне важно. По какой причине Маннок был заклеймен убийцей?

— Маннок служил в армии, — сказал Канэван. — Может быть, месть имеет политическую окраску?

— Нет, я безошибочно чувствую, я убежден, я как будто вижу это высеченным на камне — все они крепко повязаны каким-то чудовищным преступлением, совершенным до 1872 года.

— Убийство?

— Библейский стих, разумеется, намекает именно на это. И вполне возможно, убийца только-только разыскал их, что и объясняет задержку.

— Профессор церковного права, знаменитый полковник и смотритель маяка. — Канэван покачал головой. — Не вижу связи.

— Отыскивая связь, нужно думать о том, кем они были четырнадцать лет назад.

— И кем же?

— Смитон только что пришел в университет. До этого он был священником Корсторфинского прихода. Смотритель маяка за пять лет до того вышел в отставку. Я навел сегодня справки в северном отделе управления маяками на Куин-стрит.

— Весьма основательный подход, — сказал Канэван, испытывая смутную тревогу оттого, что его друг, все время подчеркивая исключительно интеллектуальный характер расследования, уже предпринял практические шаги.

— Что касается полковника Маннока, то в этом направлении я еще не продвинулся. Его воспоминания были изданы в 1864 году. Шестьсот страниц дотошной, я бы сказал, хроники.

— Они у вас есть? — без всякого удивления спросил Канэван.

— Разумеется, — кивнул Макнайт. — Весьма полезный труд. Вы позволите прочесть вам отрывок?

— Некоторым временем я располагаю, — сказал ирландец, так как скоро ему нужно было отправляться в Драмгейт.

Макнайт зажал трубку в зубах и потянулся за уже найденным в устрашающей библиотеке томом, лежавшим теперь возле кресла.