Фонтаны на горизонте

– Нет ли у вас желания заглянуть в эту бухту, Барроу?

«Начинается», – подумал капитан, выжидающе глядя на светлые гладко зачесанные волосы Коннорса, его высокий лоб, выдающиеся вперед надбровные дуги, из-под которых пристально, твердо смотрели светлые глаза. Чувствовалось, что он не сомневается в согласии и спрашивает, ради приличия. Барроу был лет на пятнадцать старше Коннорса, н эта уверенность больно задела его самолюбие Он почти вызывающе спросил:

– Для чего? Мы же держим курс на Чукотку?

Коннорс, уловив сердитые нотки в голосе своего капитана, неторопливо повернулся к нему, посмотрел внимательно и снова отвернулся. О чем-то раздумывая, помолчал и сказал:

– Я вспомнил, что там меня ждет друг с партией пушнины. А разве вам не нравится идти туда, куда я хочу?

Коннорс говорил спокойно, даже чуть лениво: – Или вы не хотите больше у меня служить? Я вам мало плачу?

– Нет, нет, – Барроу понял, что позволил себе слишком много и торопливо стал объяснять: – Меня не покидает тревога, когда мы заходим в русские воды, в любые их бухты без разрешения. Русские ведь могут нас за нарушение...

– Русским сейчас не до нас! Они делят наследство, которое достанется нам!

Барроу, чтобы загладить свою оплошность, согласился.

Коннорс едва приметно усмехнулся: «Пожалуй, нет человека, который бы не соглашался со мной». Он перебирал в памяти все, что успел сделать за эти годы на востоке, после того, как его сюда послало берлинское начальство. Никто, кроме Дайльтона и его советника, не знает, что он немец, военный моряк и его подлинное имя Отто Грауль. Для всех он ирландец американского происхождения. Никем, ни в чем он, «торговец пушниной», не заподозрен, и начальство довольно его работой. Об этом ему тайно было сообщено в Сан-Франциско. А капитан Барроу просто трус. Боится заходить в русские воды. Да русским сейчас не до охраны берегов...

3

Северов старался как можно реже, только при крайней необходимости, съезжать на берег. Он не мог спокойно смотреть, как Осипов обманывает и спаивает камчадалов. В складе гроздьями висели шкурки горностаев и соболей, выдр и лисиц. Росли тюки моржовых, нерпичьих и оленьих шкур...

Боцман, часто бывавший на берегу, рассказывал о том, что там происходило, и Северова не покидала мысль, что он, хотя и невольно, но все же является соучастником Осипова. Надо было что-то предпринять. Но что? Капитан ходил хмурый, неразговорчивый. Притихла и команда. На шхуне все ощутимее становилась атмосфера настороженности и напряженного ожидания какого-то события.

Его приход ускорил сам Осипов. В делах фактории выдалось небольшое затишье, и он вспомнил, что уже несколько дней не видел Северова, и явился на шхуну.

– Я уж забеспокоился, дорогой Иван Алексеевич, – дружески, хотя и с некоторой долей покровительства, говорил Осипов капитану. – Не заболели ли вы? Давно на берегу вас не видел. Что же вы этаким бирюком сидите?

Северов молчал, занимаясь прочисткой трубки. Ли Ти-сян подал им кофе и бесшумно исчез, а Осипов, не замечая угрюмого настроения Северова, весело, с нескрываемым удовлетворением продолжал говорить:

– Я весьма рад, что все так отлично складывается. Если у нас и дальше дело так пойдет, то мы с вами...

– Нет, увольте меня, Валентин Витальевич, – перебил его глуховатым от напряжения голосом Северов. – Я не с вами, и у меня с вами общих дел нет и не может быть.

Осипов ошеломленно, не понимая, смотрел на Северова. Потом нахмурился и медленно произнес:

– Не понимаю вас, Иван Алексеевич. Почему это вы не со мной? Или быть может вам не нравится то, что вы служите у меня?

– Да, не нравится, – Северов смотрел в холодные глаза Осипова. – Я раскаиваюсь, что поступил на «Диану». Хорошее судно и в руках нечестных людей.

– То есть как нечестных? – Осипов выпрямился за столом. – Что вы хотите этим сказать?

– То, что вы гнусно поступаете с камчадалами, с этими темными людьми, которые...

– Люди, ха-ха-ха! – непритворный взрыв хохота заглушил последние слова капитана. Осипов упал на спинку дивана, лицо его покраснело от натуги, глаза увлажнились. – Вы их называете людьми, ха-ха-ха, да какие же это люди... Вы слишком сентиментальны, Иван Алексеевич, – Осипов достал платок, протер глаза, шумно высморкался и серьезнее сказал: - Пусть этот разговор останется между нами и никогда не возобновится.

– Нет, я продолжу его, – покачал головой Северов и твердо продолжал: – Когда мы шли сюда, вы и Норинов изволили сетовать, что иностранцы грабят русские земли. Я подумал о вас тогда, что вы... Впрочем, не стоит вспоминать. Мне горько за мою ошибку. Я сейчас убедился, что вы хуже иностранцев, хуже, намного хуже. Вы попросту преступник...

Осипов с побледневшим лицом злобно оттолкнул от себя чашку, расплескав кофе, и встал из-за стола:

– Вы забываетесь, господин Северов, – голос его звучал угрожающе: – Благодарю за откровенность, но должен просить держать свое мнение при себе и исполнять обязанности или же... Вы, очевидно, догадываетесь, что я имею в виду?