Фонвизин

Пестрит цифрами и полюбившаяся Стародуму «Всеобщая Придворная Грамматика», «наука хитро льстить языком и пером»: оказывается, «подлые души» разделяются на шесть родов, каждый из которых описывается скрупулезно и тщательно, а гласных бывает «три, четыре, редко пять». Предлагая свою сатирическую классификацию придворно-грамматических категорий, хорошо знакомый с жизнью российского двора «лингвист» и бывший секретарь Елагина и Панина утверждает, что «обыкновенные слова бывают односложные, двусложные, троесложныеи многосложные.Односложные: так, князь, раб; двусложные: силен, случай, упал;троесложные: милостив, жаловать, угождатьи, наконец, многосложные: Высокопревосходительство».Двор же составляют люди «гласные», то есть «сильные вельможи, кои по большей части самым простым звуком чрез одно отверстие рта производят уже в безгласных то действие, какое им угодно», «безгласные», которые «сами собою, без помощи других букв никакого звука не производят», и «полугласные, или полубояре», которые «уже вышли из безгласных, но не попали еще в гласные». Придворное число «значит счет» и указывает, «за сколько подлостей сколько милостей достать должно» или «сколькими полугласными и безгласными можно свалить одного гласного, или же иногда, сколько один гласный, чтоб устоять в гласных, должен повалить полугласных и безгласных»; «придворный падеж есть наклонение сильных к наглости, а бессильных к подлости».

Рассуждая о категории «придворного рода», осторожный Фонвизин, на страницах своего журнала на все лады расхваливающий добродетели императрицы Екатерины II, заявляет, что различие «между душою мужескою и женскою» «от пола не зависит, ибо у двора иногда женщина стоит мужчины, а иной мужчина хуже бабы». Однако, несмотря на многочисленные комплименты царствующей особе, «Всеобщая Придворная Грамматика» (равно как и прочие составляющие журнал сочинения) выглядит произведением, по словам Екатерины, сказанным ею по поводу фонвизинских «Вопросов к сочинителю „Былей и небылиц“», «рожденной от свободоязычия, которого предки наши не имели». В самом деле, может ли истинно верноподданный писатель утверждать, что «люди заслуженные, но беспомощные» в «разговорах с большими господами» «употребляют по большей части» глаголы в форме прошедшего времени: «я служил» и «я изранен» (что, правда, глаголом не является), а в ответ слышат глаголы, употребленные исключительно в форме будущего времени: «посмотрю, доложу и т. д.»? О ненавистном придворном укладе фрондирующий литератор и верный последователь братьев Паниных пишет и в трактатах, и в баснях, и в повестях, и в комедиях, а теперь еще и в сатирической «философской грамматике», построенной, кстати сказать, в хорошо знакомой российскому читателю сочинений на самые разные научные темы форме вопросов и ответов (один из многочисленных примеров таких книг — изданная в России в 1766 году «Краткая всеобщая история г-на Ла Кроца», где на вопрос «что есть история?» следует ответ: «История есть описание случившихся в свете приключений», а на вопрос «какие два государя обратили на себя внимание Европы в начале сего века?» — «Петр Великий, император Всероссийский, и Карл XII, король Швецский»).