Фонвизин

Прочитав творение неизвестного автора, Екатерина была крайне раздражена, особенно возмутительными ей показались 14-е вопросы (в авторской версии их сразу два): «14. Имея Монархиню честного человека, что бы мешало взять всеобщим правилом: удостаиваться ея милостей одними честными делами, а не отваживаться проискивать их обманом и коварством? 14. Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а нынче имеют и весьма большие?» По ее мнению, на такую беспримерно дерзкую выходку мог осмелиться лишь Шувалов, незадолго до этого осмеянный императрицей в «Былях и небылицах» и, следовательно, имеющий все основания чувствовать себя оскорбленным (в ее зарисовке он представлен нерешительным и двоедушным «соседом»: «…когда я гляжу на него, тогда он, утупя глаза в пол, передо мною важничает, труся, однако мне мысленно» и «лишь ропщет противу меня заочно, а в глазах мне льстит»). Раздосадованная Екатерина назвала сочинение не решившегося открыть свое имя автора дерзостью и сатирой, но, не желая отказываться от данных ею обещаний и даже на время отходить от выбранного ею шутливого тона своих рассказов (приверженность которому императрица демонстрирует в первых же строках сочинения: «Великое благополучие! Открывается поле для меня и моих товарищей, зараженных болячкою бумагу марать пером, обмакнутым в чернила. Печатается „Собеседник“ — лишь пиши да пошли, напечатано будет…»), сопроводила публикацию «прямодушных» вопросов «чистосердечными» ответами. Надо сказать, что российская императрица была мастером подобной полемики: через пять лет после описываемых событий, в 1788 году, начнется последняя в XVIII столетии русско-шведская война, и «Семирамида Севера» вступит в литературную схватку со шведским королем Густавом III; его многочисленные обвинения и претензии будут опубликованы в русском переводе и в сопровождении насмешливых ответов августейшей кузины и новой «мудрой княгини Ольги» Екатерины II. Сейчас же открытию «военных действий» предшествует своеобразное «объявление войны». По словам очевидцев, ознакомившись с вопросами Фонвизина, разгневанная Екатерина вскричала: «Мы отомстим ему!» и, отвечая неизвестному огорчителю, с удивительным изяществом (что отмечали до- и пост-, но только не советские исследователи) «переиграла» своего оппонента, заставила его публично капитулировать и обратиться к издателю с просьбой о публикации «добровольной исповеди». «Признаюсь, что благоразумные ваши ответы убедили меня внутренне, что я самого доброго намерения исполнить не умел и что не мог я дать моим вопросам приличного оборота… видя, что вы, государь мой, в числе издателей „Собеседника“, покорно прошу поместить в него сие письмо», — просит Фонвизин в своем покаянном обращении «к господину сочинителю „Былей и небылиц“» от сочинителя «Вопросов».

Наиболее эмоциональным, похожим скорее на отповедь выглядит ответ императрицы на второй процитированный 14-й вопрос: «…NB. Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели; буде же бы имели, то нашли бы на нынешнего одного (шута, шпыня и балагура. — М. Л.) десять прежде бывших». Как и в комедии «О, время» Екатерина противопоставляет здесь прекрасное настоящее страшному прошлому и, нанося «несправедливому» критику повторный «удар», передает слово выведенному в «Былях и небылицах» некоему разговорчивому дедушке. «Молокососы, — говорит видавший виды ворчливый защитник екатерининского царствования. — Не знаете вы, что я знаю! В наши времена никто не любил вопросов, ибо с оными и мысленно соединены были неприятные обстоятельства; нам подобные обороты кажутся неуместны, шуточные ответы на подобные вопросы не суть нашего века; тогда каждый, поджав хвост, от оных бегал». В екатерининское же царствование, как следует из опубликованной в том же «Собеседнике» оды Державина «Фелица», «…свадеб шутовских не парят, / В ледовых банях их не жарят, / Не щелкают в усы вельмож, / Князья наседками не клохчут, / Любимцы въявь им не хохочут / И сажей не марают рож»; теперь о самой монархине не запрещается «и быль и небыль говорить», и каждый желающий может безнаказанно задать ей любой, даже самый дерзкий вопрос.