Forbidden Sweetness

К моему удивлению, она неожиданно быстро соглашается, весело качаясь, устремляется в нужном нам направлении. Однако стоит оказаться в номере, и становится понятна подобная уступчивость. Теа невозмутимо подходит к местному телефону, с третьей попытки набирает нужный номер и просит подойти кого-нибудь из персонала.

— И зачем тебе понадобилась горничная в три часа ночи? — удивленно приподнимаю бровь, сложив руки на груди.

Теа не обращает на меня внимания, сидя по-турецки, раскладывает на полу мольберт и закрепляет на нем ватман.

— Рисовать буду.

— Это я и так понял, а горничная-то зачем? — не понимаю ее пьяной логики.

— Ну не тебя же мне рисовать, — невозмутимо парирует Теа, и я тут же замираю в негодовании.

— И чем же я тебе не подхожу?

— Твои портреты мне жалко отдавать. Не хочу делиться.

Своим признанием Ти успокаивает. Даже смиряюсь с часовым присутствием постороннего человека в номере. Уставшую женщину приходится соблазнять приличными чаевыми, что делаю без капли сожаления. Счастливое выражение на лице Ти того определенно стоит.

Процесс создания портрета вызывает неожиданный интерес. Давно не видел, как она рисует. Несмотря на опьянение, ее руки уверенно наносят штрихи, с каждой минутой воссоздавая на недавно пустом листе образ сидящей напротив женщины. Глаза заворожено горят, что означает, что Теа находится в собственном мире, и не стоит сейчас ее беспокоить. Тихо сажусь рядом, расстегнув верхние пуговицы рубашки. Наблюдаю за каждой чертой, делающей нарисованное лицо живым, передающим эмоции. Даже нотки усталости в глазах ярко прорисованы. Ее талант поражает.

Прежде чем отпустить горничную, Теа делает фотографию, объясняя, что это обязательное условие конкурса. Так вот для чего ей нужен чужой портрет. Не захотела отдавать мой на всеобщее обозрение? Это радует, перспектива показать все те эмоции, что отобразила Теа, не привлекает.

Закрываю дверь, еще раз поблагодарив женщину, и возвращаюсь в спальню, решая, как лучше уложить малышку спать. Ей и так придется с утра не сладко, не хотелось бы добавлять к этому недосып. Будет обидно, если Ти проведет весь день в отеле, и я не смогу показать запланированных мест.

Однако данная проблема решается сама. Теа, выплеснув накопившееся вдохновение, под моим заинтересованно-удивленным взглядом бодро ползет к кровати и, откинув покрывало, забирается туда прямо в одежде.

— Не хочешь раздеться? — веселюсь от подобных манипуляций.

— Мне и так хорошо, — невозмутимо парирует Ти в полусонном состоянии и удобней устраивается на постели.

— Иди сюда, — качаю головой, присаживаясь на корточки перед кроватью. Теа недовольно возмущается тем, что ее тревожат, но все же послушно поднимает руки, позволяя снять с нее платье и лифчик.

— И даже не поцеловал, — бубнит себе под нос, когда я снова укрыв ее одеялом, отхожу выключить свет и снять одежду.

Сдерживаю смешок, представляя с каким калейдоскопом новых эмоций она проснется завтра. Стоит оказаться в постели, и Теа сама подползает ближе, удобно устраивая голову на плече. Мгновенно проваливается в сон, а мне лишь остается поражаться, как ей удается вторую ночь подряд оставить меня с носом.

«Значит, буду соблазнять днем», — мысленно усмехаюсь, предвкушая еще один день в Новом Орлеане.

Глава 17. Пора раскрывать карты

Утро пестрит сотней оттенков ощущений, впечатляющих своей новизной. Монотонный стук в висках словно марш, приветствующий несвойственное мне состояние похмелья. Что я вчера пила, что так плохо с утра? Стараюсь подняться, приоткрыть глаза, но это сродни подвигу, недостижимому для простого смертного. Тихий стон — единственное, что выдает мое измученное сознание.

— Боже, — выдыхаю, водя рукой по кровати, и только сейчас понимаю, не боль и шум в голове заставили проснуться, всему виной ощущение одиночества.

Не чувствую Эйда рядом. Это настолько непривычно, что от удивления удается подняться. Медленно, аккуратно, не делая резких движений.

— Эйден? — вздрагиваю от собственного голоса. С таким шикарным низким басом мне будут рады все трансвеститы Америки, приняв за свою.

Яркий свет не способны до конца заглушить даже шторы на окнах, которые кто-то заботливо закрыл. Бьет в глаза, добавляя неприятных ощущений. Рассеянный взгляд без приказа мозга скользит по интерьеру в поисках парня, но никого живого рядом не наблюдается.

Бросил меня одну в таком состоянии? Не верю в такую бессердечность, Эйд же должен был догадываться, каким «добрым» будет для меня сегодняшнее утро. Взгляд случайно цепляется за записку, мирно покоящуюся на прикроватной тумбочке.

«Уехал к другу. Надеюсь, успею вернуться до того, как проснешься, если нет, выпей таблетку. Эйд», — всего пара предложений, но на лице появляется едва уловимая улыбка.