И ещё они обменялись телефонами. Он ехал домой на такси посреди ночи в предвкушении пожелать хороших снов по мессенджеру.
И когда он так церемонился? С понравившимися женщинами… Всё-же время – всесильно!
Тим! – позвала его трубка по каким-то деловым вопросам, затмевая шорох колес притормаживающего на светофоре такси. Он привычным жестом пригладил бороду и попробовал сосредоточиться на предстоящих завтра делах.
Занятно: всю жизнь его называли Тим. Даже в ту эпоху культа английского языка, когда Тим – было абсолютно созвучно понятию командности.
Теперь Тимом «по старинке» называли абсолютного интроверта и одиночку. Индивидуалиста, который всю жизнь врал себе, что это не так.
В последнее время он честно признался себе, что редко получает удовольствие от какого-либо общения. И, скорей всего, так было всегда. Поэтому он слыл скандалистом и конфликтным капризным пижоном, который часто отталкивал от себя людей – попросту защищал свою субординацию. Автономность! Поэтому боялся создавать семью. Поэтому убегал в разные миры – в вещества, в мото-скорость, в спорт. В плавание. Где он – один-на-один со своими стихиями.
Последние годы он мог проводить сутки напролет в одиночку. Там, у себя на островах, где у него менялись только шорты. И в этом уединении «пропащего» – не было ни капли саморазрушения. Просто теперь, оставив позади большую часть жизни, он обрел ту особую степень свободы, чтоб единолично распоряжаться собой. Просто в пору его молодости интравертом быть было не модно… Не принято. Да и не выгодно, чего греха таить. И он гонялся за призраком себя идеального образца. Такого, которого хватает на всех.
На всех, кому он нужен. На всех, кто его хочет. На всех, кто его ненавидит – на них он тоже транжирил себя. И чуть не расплескал до дна.
Да, он, отшельник на старте своей жизни, отчаянно хотел популярности и успеха в юности, и быстро понял, чего ждут от него – от его ловкачества и залихвацкой внешности. Но когда он в последний раз поистине наслаждался вниманием всех вокруг? В начале своих 25и? А когда в последний раз общался с удовольствием и без напряга? Не наигрывая образов и не выверяя стратегий?
Неужели ещё в детстве?
И вот в этот вечер он поистине забыл себя самого отсроенного, докопавшись до сути, которую растерял где-то по пути своего успеха. А то и ещё до, разменяв на ликвидные «примочки».
В этот вечер он вспомнил провинциального мальчишку, который ещё пока хотел многого, а не уже мог позволить себе всё. Всё без разбору.
В этот вечер за него не говорили ни репутация, ни имя. Пришлось говорить за себя самому, и это оказало занимательным квестом!
Они вернулись на «Вы», с которого он вдруг соскочил. По неосторожности. Она не испугалась, а он – да.
Да, что-то перескочило внутри него, поменяло настройку. Он больше не боялся опоздать – он боялся поспешить. Налететь на прежние колдобины своего утрамбованного годами и избыточными событиями менталитета. Своего альтер-эго, которое беснуется и раздражает даже его самого. Своего вечного спутника, потерянного где-то в прошлом и преследующего призраком.
Добравшись до дома, он написал аккуратное «спасибо» с виртуальным цветочком, а в следующий раз пообещал себе преподнести реальные. Очень уж много хорошего пробуждала в нем эта почти незнакомка. Самого светлого. Будто раскрывала ему самом двери в неведомого себя.
* * *
Ему снилась Марьяна. Марья.
Ему было лет 8, ей – 7. Первоклашка. Новенькая.
Они учились в одной школе и жили в соседних дворах. Ее отец был военным. Они приехали, пожили с год, и уехали.
Тот год был самым ярким в его детской жизни.
Марьяшу он помнил русой лесной нимфой в белом до колен платье с вышивкой, за которой он готов был идти куда глаза глядят. Они мало общались сначала, потом больше. Пару раз даже целовались. Ему казалось, что она отвечает ему взаимностью, пока она ни исчезла.
Но зачем грустить по прошлому, когда есть настоящее?
Это было почти 50 лет назад. Не все ли осталось там? Позади.
* * *
За эти пару недель встречи – полуслучайные, незатейливые – вошли в жизнь обоих как добрая аристократичная традиция. Ей импонировал этот закаленный опытом, как поблекшее налетом времени винтажное серебро, ненавязчивый галантный учтивый…
ну как «кавалер»? Друг, приятель, компаньон. Они с почтением относились к разнице в возрасте и не переступали грань даже в мыслях. Просто оба они отличались неторопливым жизнелюбием и полудетской любознательностью в непопулярных жанрах.
Ей нравился неудержимый полет его мыслей, кругозор, ментальность, в которой плескалось столько подлинной, но уже покоренной и «объезженной» свободы, отзвук былого бунтарства, столь уравновешенный теперь. Ей нравилось даже как ему удавалось оставаться загадочным при такой разговорчивости!
Ей нравилось, как он замолкал и вглядывался в даль потерянными где-то в забородаченном лице глазами. Нравился его загар и чувство стиля вне времени. Нравилась походка, в энергичности которой угадывался не только спортсмен.