Форма жизни

Ориентироваться не было никакой возможности. После того как вершины гор скрылись за близким горизонтом, Кайл потерял не только чувство времени, но и направления. Окружающие ландшафты, куда ни глянь, казались одинаковыми, да он и не пытался запомнить какие-то особые ориентиры. Ему было все равно, куда идти, потому что Измененному нет места среди людей.

Я проклят... Отвержен...

Но я жив?!

Эта мысль все настойчивее стучалась в его сознание, заставляя безумие временно отступить. Цепкий страх понемногу отпустил его горло, а на смену страху пришло глухое отчаяние.

Почему это случилось со мной? — думал Кайл, машинально переставляя ноги. — Почему я не умер, как другие, а оказался проклят, изменен?

Ответа на данный вопрос не знал никто. С мертвыми не поговоришь, а напавшие на обоз Сервы и руководившие ими Измененные ушли с места схватки задолго до того, как сознание вернулось к юноше. Он видел их следы, отпечатавшиеся в рыхлом реголите. Они уводили в неведомые глубины бескрайнего каменного моря, но Кайл не решился идти в том направлении...

Он вообще не знал, что ему теперь делать. В душе юноши царил хаос. Противоречивые, взаимоисключающие чувства рвали на части его разум, мгновенно превращая любую надежду в тоскливую безысходность.

Путь назад, в город, был заказан. Конечно, он мог попытаться скрыть свои ранения и этот проклятый блеск, угнездившийся в глубине обметанных запекшейся кровью ран, но страх и отвращение оказались сильней. Всю сознательную жизнь ему внушали ненависть к Сервам и Измененным.

Мысли были мучительными. Кайл, спотыкаясь, брел по пологому склону небольшой, усеянной потрескавшимися шлаковыми бомбами возвышенности. Выбившись из сил, он опустился на холодный камень, горестно глядя на Владыку Ночи, который уже потускнел, предваряя скорый восход солнца.

Длинная двухнедельная ночь заканчивалась, наступал черед жаркого дня, когда путник, оказавшийся в одиночестве посреди каменной пустыни, будет неизбежно зажарен заживо. Он знал, что у него нет никаких шансов выжить, но так же ясно Кайл понимал и другое — у него нет сил, чтобы мужественно покончить с собой.

Внезапное малодушие казалось ему отвратительным, но он не мог ничего поделать с неистовым желанием жить, дышать, видеть, ощущать. Всего несколько суток назад он, не задумываясь, ответил бы, что лучше умереть, чем жить измененным, и вот как все обернулось... Вместо того чтобы умереть и убить тем самым поселившуюся в нем серебристую проказу, Кайл спустя всего несколько часов после того, как к нему вернулось сознание, беспомощно сидел, пытаясь выискать в душе оправдание своим поступкам, и не находил его.

А быть может, я не изменен! — внезапно пришла ему на ум отчаянная мысль. Разве серебрящийся в ране металл — это признак наступивших изменений? Он ведь по-прежнему чувствует, как человек, думает точно так же, дышит, испытывает голод...

Кайл ухватился за эту призрачную надежду. Она придала ему сил, чтобы встать с холодного камня и оглядеться по сторонам. Он понял, что совершил глупость, так бездумно углубившись в просторы каменной пустыни. Ему нужно найти дорогу назад, постараться вернуться в город и все рассказать. Лекари ему помогут, они вытащат пробившие плоть конечности проклятого Серва, и он снова получит право ощущать себя человеком.

Кайл словно обезумел в этот миг. Ему хотелось назад, в город, к людям...

Едва соображая, что делает, он побежал в том направлении, где, по его субъективному мнению, должен был находиться родной город.

* * *

Солнце вот уже несколько часов как встало над унылой лавовой равниной, согревая мертвый камень своими жаркими лучами.

Юноша брел, спотыкаясь и падая, теряя последние силы, уже утратив всякую надежду на возвращение. Куда ни глянь — повсюду одни и те же пейзажи: мертвый, покрытый паутиной трещин вулканический грунт, издающий легкое потрескивание, вбирая в себя жаркие лучи восходящего светила, да струящееся марево нагревающегося воздуха, которое меняло очертания камней, делая их зыбкими и расплывчатыми.

По телу Кайла струился пот.

Он уже не хотел ничего — ни жизни, ни смерти, его разум, казалось, давно погас, а телом движут лишь инстинкты.

...Солнце поднялось еще выше, превратив участок равнины, по которой двигалась одинокая фигурка, в раскаленную сковороду. Некоторые камни начинали лопаться от жары, без видимой причины вдруг покрываясь сеткой трещин и с легким шорохом рассыпаясь угловатым щебнем.

В недолгие минуты просветления, когда разум возвращался к нему, Кайл с ужасом смотрел вокруг, подозревая, что давно должен был превратиться в иссохший труп, но ведь этого не происходило! Он не понимал, что за процессы протекают в его организме, юноша даже толком не знал, что на самом деле, кроме громких проклятий, кроется за этим термином — изменение.

Он продолжал идти, машинально переставляя ноги.

Защитный костюм уже не мог уберечь его от разлившегося над открытым участком равнины испепеляющего света, кожа под серым балахоном стала сухой и шершавой, пот больше не струился по ней, а на ткани одежды белели разводы высохшей соли.