Длинных посланий я вообще-то не люблю. Как правило, они оказываются наименее интересными. За шестнадцать с лишним лет я получила такое количество писем, что, можно сказать, опираясь на опыт и интуицию, выработала теорию эпистолярного искусства. Так, я давно заметила, что лучшие письма никогда не превышают двух листов А4 recto verso[14] (подчеркиваю, именно recto verso, забота о лесах обязывает, а у тех, кто пренебрегает этим во имя допотопного правила вежливости, поистине странные приоритеты). Это не пустые слова: полагать, что можешь сказать больше, значит не уважать собеседника, а дурные манеры никого не делают интереснее. Лучше госпожи де Севинье, пожалуй, не скажешь: «Прошу прощения, у меня не было времени написать коротко». Она, впрочем, плохо иллюстрирует мою теорию: ее эпистолы всегда так увлекательны, что не оторвешься.
Мало похожий на госпожу де Севинье, Мелвин Мэппл дал мне, однако, еще один блестящий контрпример. Его письма даже не казались мне длинными, до того захватывало чтение. Чувствовалось, что его рукой водила самая что ни на есть абсолютная необходимость, – а лучшей музы, согласитесь, не найти. И я просто не могла, против своего обыкновения, не отвечать на них сразу же.
Дорогой Мелвин Мэппл,
Спасибо за Ваши письма, читать которые мне все интереснее. Не бойтесь утомить меня: сколько бы Вы ни написали, мне будет мало.
Да, Ваша булимия – Ваша и Ваших однополчан – это акт саботажа. И я Вас всецело поддерживаю. Мы давно знаем лозунг: «Люби, а не воюй». У Вас же другой: «Пируй, а не воюй». Это в высшей степени похвально. Но я сознаю, какой опасности Вы себя подвергаете, и прошу Вас, по мере возможности, берегите себя.
Ваш друг