Форма звука

— Думаете, он станет с нами разговаривать? — не удержался Клинт. — Даже если он что-то видел, вряд ли захочет ссориться со своим работодателем. Мне кажется, это пустая трата времени.

— Посмотрим, — беспечно отозвался Гелбрейт. — Люди иногда куда разговорчивее на своей территории, где им ничто не угрожает и никто не подслушивает. И далеко не факт, что он не захочет продать нам свои сведения за хорошую цену, если имеет какие-то претензии к руководству центра. О таких вещах тоже лучше договариваться в частном порядке. В крайнем случае, просто выпьем пива с видом на море. Глупо побывать на курорте и не видеть ничего, кроме четырех стен. Пусть теперь Хиотис вносит свой вклад в расследование, коль скоро оно трехстороннее.

Клинт промолчал. Он предпочел бы остаться под защитой центра, памятуя об истории Гелбрейта с кредитными картами, но сидеть с мумбайцем наедине ему хотелось еще меньше. Кроме того, его занимал глупый вопрос, кто будет платить этому Брендону, если возникнет такая необходимость. Идея принадлежала Гелбрейту, но он тоже заинтересованное лицо, значит, расходы придется нести обоим. Это как будто делало из них соучастников в какой-то афере, мысль была неприятной. Никогда в жизни Клинт не давал взяток, считал это позорным делом, и не был уверен, что сможет сделать это правильно.

Гелбрейт нашел в навигаторе ближайшие окрестности, ткнул пальцем в название поселка — и кар плавно сдвинулся с места, выруливая из гаража к свету.

Дорога только поначалу была неплохой, а пейзажи — красивыми. Чем ближе был поселок, тем более прозаичным становились обочины утратившего покрытие и превратившегося в обычную гравийную дорогу шоссе. Все чаще им стали встречаться останки старого рыболовного утиля, кривые столбы с провисшими проводами, самодельные домики, а возле самого поселка их поразила свалка мусора, похожая на гору. Там были и старые кары, и бытовой пластиковый мусор, и ломаная техника, и даже какой-то металлопрокат. У подножия этой горы ютился крытый павильон, из которого на них неодобрительно посмотрел старик с паяльником в руках.

— Похоже, центр у местных и вправду как бельмо на глазу, — задумчиво произнес Гелбрейт. — Слишком большой контраст между мумбайской действительностью и жизнью беззаботных туристов.

— Классовые противоречия никто не отменял, — Клинт проводил глазами девушку, выдиравшую запчасти в старом блоке от холовизора. — Один из мотивов преступления вполне может быть именно таким.

— Да, не исключено. С другой стороны, туристы всегда были для мумбайцев легкой добычей, наличие такой приманки, как этот центр, может кормить не одну семью.

— А у них есть семьи? — удивился Клинт. — Я имею в виду институт официального брака.

— Насколько я знаю — нет, — Гелбрейт едва не пропустил поворот, незаметный за кустами того же растения, что встретилось ему в облагороженном виде возле океанариума. — Пары просто начинают жить вместе, а если это продолжается довольно долго и все об этом знают, то они считаются семьей.

— Значит, внебрачные дети здесь тоже несуществующее понятие?

— Отчасти, — Гелбрейт сбавил скорость, рассмотрев знак границ поселка, такой же самодельный, как заборы возле халуп, на которых сушились сети. — Мумбайцы несколько иначе относятся к детям, они тут никак не предмет священного трепета и поклонения. По своей ценности они занимают положение где-то между домашней утварью и бытовой техникой, и имеют примерно такой же статус. Ребенка можно купить у соседей, если он им не нужен.

— Господи, какая дичь, — Клинт даже оторвался от своего окна, настолько его поразила эта тема. — А как же материнские чувства?

Гелбрейт засмеялся.

— История пенитенциарных систем всегда отличалась утилитарным подходом родителей к потомству, заключенные беременели для смягчения приговора или для сокращения срока, дальнейшее их мало интересовало. На той стороне материка детей обычно продают не вовремя расплодившиеся сотрудницы увеселительных заведений. Отцы, если подозревают о своем отцовстве, редко вмешиваются. Хочет мать оставить его себе — никто не запретит, но и содержать ее тоже никто не обязан. Отец может забрать своего отпрыска себе, если имеет такое желание и мать не возражает.

— Кто же их покупает и для чего?

— По-разному, — уклончиво ответил Гелбрейт. — Иногда для помощи в хозяйстве, иногда для обучения делу, в котором нужен напарник, иногда просто так, чтобы в доме кто-то был. Но так поступают только с младенцами. Никто не указывает мумбайцу с того возраста, когда он способен держать нож и прокормить себя самостоятельно.

Клинт подавленно замолчал, глядя, как пара мальчишек тащит по обочине старую скамейку. Старшему было около девяти, младшему не больше семи. Скамья была велика для них, но в свете услышанного эти двое вполне могли считаться совершеннолетними — короткие клинки в самодельных ножнах болтались у обоих на поясах из веревок.