Формальность

Костя сидел на стуле и нервно ёрзал, покачиваясь и потирая руки.

– Пойдём на кухню, чаю выпьем, и ты мне расскажешь всё подробно и спокойно, пошли, – Оля встала, взяла Костю под руку и буквально повела его в кухню.

– Он, наверное, больше не придёт, совсем ушёл…, как пришёл неизвестно откуда, так и уйдёт, совсем.

– Олег? Ты про Олега говоришь?

– Да, понимаешь, он, наверное, не человек…, хотя что я говорю, конечно он человек, но особенный, не такой как все. Вот в этом всё и заключается, он один…, понимаешь, совсем один среди людей.

– Я знаю это, но он именно такой, что можно изменить, ведь не переделаешь его уже?

– Не надо ничего переделывать…, я не о том говорю…, попробую объяснить, я его впервые увидел в больнице у Игоря. Я пришёл тогда к нему вечером домой, мне Люба рассказала, что вчера произошло с Игорем, и я побежал в больницу. Там был Олег…, но не это самое главное, дело в том, что Игорь уже ходил, представляешь, ходил, с перебитым позвоночником. Врачи сказали, что он инвалидом останется, а он на второй день по палате ходит, но как ходит, ты бы только видела с каким мучением – это же пытка, страшная, даже не представить, как он мучился от боли…, – Костя, широко открытыми глазами, смотрел на Олю, и говорил заикаясь, захлёбываясь чаем, – а Олег, как будто не замечает этого, ходит рядом и разговаривает с ним о музыке…, о музыке… у меня первое ощущение было, что он садист, самый изощрённый, что он специально мучает Игоря, заставляя насильно того ходить.

– И что потом, что это было, он правда мучил его? – У Оли, даже сбился голос от волнения.

– Я не понимаю, Оль, не знаю, что это, как это получилось, но мы уже минут через двадцать все вместе ходили по коридору и я им рассказывал о музыке Мясковского…, до сих пор не могу понять, как такое возможно? Игоря через три недели выписали из больницы, направили на курс лечебной физкультуры, и он полностью уже через несколько недель выздоровел. С этого всё и началось, мы строго два раза в неделю встречаемся для того, чтобы вместе играть, точнее мы даже не играем, а общаемся на каком-то только нам понятном звуковом языке. Игорь очень поэтичен, лиричен, глубоко чувствующий человек. Я могу всё перенести на ноты, зафиксировать, что ли, услышать и передать, через аккорд, импровизацию, дать развитие теме. А вот Олег…, он стоит особняком. Когда он взял первую ноту на корнете, то я оказался совсем в другом месте, но только не в музыке. Это, Оля, не музыка, это нечто совсем другое, у меня даже иногда было ощущение, что это противоположно музыке, той, которую мы все знаем. Когда Олег берёт ноту, то сфальшивить уже невозможно, ни при каких условиях. Я говорю не о музыке, там мы ляпаем так иногда, что…, ну это не важно, главное то, что глубина его звука поражает, он наполнен глубочайшем смыслом…, только дин его звук, понимаешь, Оль, один, он всегда один там.

– Я слышала это, когда вы играли, это так, он как что-то неумолимое и неизменное, как основа, а всё остальное снаружи, это было именно так.

– Да, да именно это и было всегда со мной, когда он играл. Главный вызвал нас перед своей смертью, всех троих, и Олега попросил сесть рядом с собой на скамью. Я тогда ещё подумал, что он таким образом говорит или указывает, что Олег его преемник в Академии. Ты знаешь, Главный мне всегда казался каким-то огромным, просто исполином, особенно когда он вместе с восемью академиками входит в зал, то просто гиганты какие-то. А здесь смотрю, рядом с Олегом сидит невысокого роста, сгорбленный старичок, весь сжавшийся, невзрачный. И сидят напротив меня два самых обычных человека, никакие они не гиганты и не исполины, а самые обычные, как все. Что же не так Оля, а всё не так, как должно быть, вот почему он ушёл. Ведь понимаешь, вот у Игоря и Жени всё хорошо, они счастливы, у меня, у Любы тоже всё хорошо…. Почему Олегу так плохо? Что с ним, что не так, почему? Он любит тебя, понимаешь Оля – он тебя любит!

– Я знаю, Костя, он мне об этом сам сказал, да я всегда знала об этом, но я не знаю, что делать, как ему помочь?

– Вот именно, не знаешь…, и я не знаю…, и никто не знает….