Формула-1. Российский голос

Култхард – второй, он был уверен, что Паниса ждет вторая остановка, и не форсировал события. Херберт на «Заубере» – третий. Еще один «Заубер» просто сворачивает за круг до этого в боксы. Это Френтцен, ближайшими соперниками которого были Хаккинен и Сало. Они столкнулись за пять кругов до финиша. Догнать Херберта Френтцен уже не может, поэтому он просто съезжает на пит-лейн. Клетчатый флаг он не увидел, но при этом – четвертый в гонке. Вообще, клетчатый флаг в той гонке увидели всего три машины. Хотя в итоговую квалификацию попали семь, шесть из них – в очках. Достижение Паниса этот факт нисколько не умаляет. Большая часть машин сошла за ним, а не перед – если не брать лидеров и их собственные ошибки. Непосредственно в момент прорыва он физически обогнал Брандла, Хаккинена и Херберта, а после пит-стопа – с контактом в Левсе (сейчас бы, может, и наказали) Ирвайна. Да и Алези догонял в момент поломки подвески у Жана. Вообще, Панис показал в тренировке четвертый результат, а на разогреве (тогда по воскресеньям был получасовой «уорм-ап» за четыре часа до старта) в день гонки уже в дождевых условиях и вовсе был первым! 14-е же место в квалификации – лишь результат отказа мотора в решающий момент в субботу. Таким невероятным получился этот Гран-при Монако – одна из самых интересных гонок, которые мне довелось комментировать, и, наверное, наиболее запомнившаяся мне.

Перед следующим этапом в Барселоне у меня произошла необычная встреча с Панисом: мы с ним дружили, регулярно общались, так что его победа в Монако лично мне была очень приятна. Прошло две недели, мы встречаемся перед началом гоночного уик-энда в боксах «Лижье», у его машины, которая две недели назад выиграла этап. Болид стоит на «козлах» – на таких подпорках. Мы разговариваем – не интервью, не на камеру, что-то обсуждаем, и, вероятно, я так смотрел на эту машину, что Панис мне говорит: «Хочешь залезть внутрь?» Я ответил, что, конечно, хочу. Он говорит: «Единственное – разуйся, нужна идеальная чистота внутри, даже механики всегда садятся только в носках». Они иногда залезают, чтобы прокачать тормоза или еще что-то, сейчас все это делается на расстоянии джойстиками, а тогда вручную. Сейчас даже гимны разных стран заставляют исполнять моторы. И вот я залезаю в машину, которая за две недели до того выиграла Гран-при Монако… До сих пор мурашки по коже. Помню свой вопрос: «Что же ты видишь?» Помню смех и ответ: «Ну вот, как видишь – ничего. Самый верх передних колес и небо…»

Второе воспоминание, связанное с этой гонкой: в Барселоне там как раз полетел пух. В принципе, у меня никогда и ни на что не было аллергии. Кроме одного дня в жизни – и это был Гран-при Испании. Я чихал до слез каждые пять-шесть секунд. Все время выключал микрофон – и чихал, включал, говорил несколько фраз – и выключал снова, и ничего не мог с этим сделать. Абсолютно сумасшедшая ситуация – ни до, ни после, ни в Москве, где постоянно пух летит, никогда ничего подобного со мной не было.

А третье, чем запомнилась эта гонка, – первая победа Шумахера в «Феррари». Сам Гран-при был дождевым, а в сухой квалификации на первой линии опять были два «Уильямса», Хилл впереди Вильнева. Но пошел дождь, и Шумахер ото всех просто уехал. Хилл, Култхард, Панис, Бергер – все вылетели. Вильнев лидировал одиннадцать кругов, но в итоге откатился на третье место, пропустив вперед еще и Алези. Но оба – в сорока пяти и сорока семи секундах от победителя. Потом много говорили, что у «Феррари» стояли запрещенные системы, что кто-то слышал, что мотор не так работал в дождевых условиях… Может, это и правда, может, и нет, но для легендарной «Феррари» началось возрождение. Тифози стали верить, что все возможно. Понятно, что в 96-м году Скудерия не могла тягаться с «Уильямсами», но такие отдельные кирпичики были очень-очень для них важны. Френтцен финиширует четвертым, Хаккинен – пятым, а шестой – Педро Пауло Диниц. Зато он доехал в такой сложной гонке, где даже лидер его команды, Панис, вылетел. После этого я больше никогда не просил посидеть ни в одной машине, даже когда мне предлагали, отказывался – боялся сглазить. Когда тесты и болид именно для меня, – а бывало даже и Ф1, через шесть лет, – да. А вот в чужой боевой машине – нет, спасибо, не надо. Пилоты суеверны, так и я начинал с суевериями относиться ко всему, с ними связанному. Чувствовал сопричастность к той неудаче Паниса. Вот к своей работе – нет. А когда доходило до машин, шлемов, картов – тут да, по полной.