Формула бессмертия

Мир квантовой физики вообще очень странен. Сейчас физики углубились в такие дебри описания основ мира, за которыми не видно уже никаких «реальных» объектов. Если вы поинтересуетесь теорией струн, то увидите, что с точки зрения этой теории, наш мир состоит из «сплошных вибраций» — одномерных коротких струн, которые по разному вибрируют в многомерном пространстве. И эти колебания, в зависимости от их частоты, мы воспринимаем как массу, заряд и другие свойство частиц.

Журнал «Scientific American» пишет: «Многие исследователи считают, что на самом глубоком уровне иерархии материи все физические законы объединятся в универсальную математическую структуру». И верно, кроме математики там уже ничего и не останется.

Так называемая «теория Е8» описывает все частицы и поля Вселенной как повороты единого геометрического объекта. Чем больше физика проникает в глубины материи, тем больше становится геометрией — наукой об идеальном, которая изучает абстрактные объекты, работающие по придуманным законам. Возникает резонный вопрос: если все физические свойства частиц на более глубоком уровне сводятся к геометрии, если они являются лишь проявлениями разных колебаний, то что же именно колеблется?

Этот вопрос наполняет мою душу печалью. Ибо ни я, ни кто другой не даст вам ответа. Поскольку все привычные для нас физические свойства (заряд, масса, спин и проч.) толкуются через геометрические трансформации «сверхэлементарных объектов», описывать которые уже нечем. Конечно, потом придумают какое-нибудь слово, мы к нему привыкнем, так же как привыкли к слову «заряд», и опять возникнет иллюзия понимания.

И эта картина мира, состоящего не из вещей, а из вибраций, очень близка к той, которую описывал американскому антропологу старый индеец племени яки, который учил, что все в мире суть вибрирующие эманации.

— А вы не читали Кастанеду, Михаил Борисович? — спросил я Менского, ознакомившись с его квантовой теорией сознания.

— Нет. А про что там?

— Да про вас…

Мой сон про нелокальность закончился странно. Последнее, что я помню из всего сумбура квантовых мельтешений и пучков траекторий, это город, залитый солнечным светом. А потом я проснулся. Уже зная, что это был за город.

Это был Мехико. Солнце стояло в зените, но в ресторанчике, расположенном на одной из улиц огромного города, держалась приятная полутьма. За столиком в глубине ресторана сидели двое — старик со смуглым лицом и молодой, немного полноватый парень с блокнотом в руках. Именно здесь дон Хуан сообщил антропологу Кастанеде самую, на мой взгляд, важную вещь из всего когда-либо им рассказанного.

Сделав заказ официанту, он откинулся на спинку стула и сказал:

— Ты на очень примечательном перекрестке, может быть, последнем, и может быть, также самом трудном для понимания. Некоторые из тех вещей, которые я собираюсь рассказать тебе сегодня, наверное, никогда не станут для тебя ясными. Во всяком случае, от них этого и не ожидается. Поэтому не раздражайся и не разочаровывайся.

Кастанеда напрягся.

— Я собираюсь рассказать тебе о тонале и нагвале, — сказал дон Хуан и внимательно посмотрел в глаза Карлоса.

«Это был первый раз за время нашего знакомства, когда он использовал эти два термина, — писал потом Кастанеда. — Я смутно помнил их из антропологической литературы о культурах центральной Мексики. Я знал, что «тональ» (произносится как тох-на’хл) был своего рода охранительным духом, обычно животным, которого ребенок получал при рождении и с которым он был связан глубокими узами до конца своей жизни. «Нагваль» (произносится как нах- уа’хл) — название, дававшееся или животному, в которое маг мог превращаться, или тому магу, который практиковал такие превращения».

И, разумеется, эта антропологическая трактовка оказалась неверной.

Я позволю себе сейчас довольно пространное цитирование объяснений старика, дабы передать смысл того, что понимала под этими понятиями «параллельная наука» толтеков, и чего Кастанеда, по-моему, так до самой смерти и не понял. А вы теперь, наверное, догадаетесь.

«Тональ — это организатор мира. Может быть, лучшим способом описания его монументальной работы будет сказать, что на его плечах покоится задача приведения хаоса мира в порядок. Но будет чрезмерным заявлять, как это делают маги, что все то, что мы знаем как люди, является работой тоналя…

Тональ — это все, что мы есть. Все, для чего у нас есть слово, — это тональ. А поскольку тональ является его собственным деянием, тогда все, очевидно, попадает в его границы».

Кастанеда слушал, раскрыв рот, силясь понять сказанное. А старик между тем продолжал:

«Тональ — это все, что мы знаем. И это включает не только нас как личности, но и все в нашем мире. Можно сказать, что тональ — это все, что встречает глаз.

Мы начинаем растить его с момента рождения. В тот момент, когда мы делаем первый вдох воздуха, мы вдыхаем также силу для тоналя. Поэтому правильно сказать, что тональчеловеческого существа интимно связан с его рождением. Ты должен запомнить этот момент. Тональ начинается с рождения и заканчивается со смертью.