— Купаться в этом бассейне им очень нравится, — пояснил Грабер. — Сейчас мы загоним их всех в «воду», кроме этого. Он еще не совсем оформился.
Один за другим в бассейн прыгнули все. Ангар наполнился гулом нечеловеческих голосов. Густая раскаленная жидкость пенилась, и в ней неуклюже ныряли и плавали кремниевые существа.
— Им так понравилось, что вы их ничем отсюда не выгоните!
— Это делается очень просто. Сейчас мы наполним бассейн холодным раствором, и они вылезут сами. Фрау Айнциг, откройте кран.
Через минуту, тяжело переваливаясь через край бассейна, каменные люди начали выползать из охлажденной жижи. От их тел поднимался едкий пар. Кто-то из присутствующих закашлялся. Американец попятился в сторону и перешел на противоположную сторону бассейна.
Мне казалось, что кремниевые существа совершенно безразличны к тому, что над ними проделывают их мучители. Но вот в ангар втащили ручной пулемет, установили его прямо против шеренги кремниевых людей. И безразличия как не бывало: едва появился пулемет, как строй зашевелился, распался, некоторые стали медленно пятиться назад, послышалось глухое мычание…
— Они боятся! — воскликнул Улбри.
— Да. Это больно. Но, конечно, терпимо. Вот. Теперь можно начинать.
Я почти совсем высунулся из своего укрытия и широко раскрытыми глазами смотрел на страшный расстрел. Вначале Шварц сделал несколько одиночных выстрелов. Те, кто стоял у стены, резко вздрагивали… Один из них поднял руку и прикрыл свою грудь. Другой сделал несколько шагов в сторону.
— Теперь дайте очередь, — скомандовал Грабер.
Шварц нажал на курок. Дробно прогрохотали выстрелы. Люди у стены встрепенулись и застонали. Я зажмурил глаза. В это время послышался членораздельный голос. Кто-то в шеренге медленно, словно с огромным усилием, произнес по-немецки:
— Проклятые…
Стрельба прекратилась. И тогда голос стал еще более явственным:
— Проклятые звери… Изверги… Будьте вы прокляты…
— Это кто? — громко спросил немецкий генерал.
— Это новенький экземпляр, — объявил Грабер. — Один наш бывший биолог, Пуассон. Помните, я вам докладывал. Он пытался бежать.
Пуассон! Пуассон! Вот что они теперь с ним сделали!
— Будьте вы прокляты… — простонал Пуассон.
К нему подошел генерал и изо всех сил ударил по его лицу железной палкой.
— Будьте вы прокляты…
От ярости я заскрежетал зубами. Это было страшно. Немецкий генерал избивал изуродованного Пуассона. А тот с нечеловеческим упорством продолжал повторять слова проклятья.
В это время послышался громкий хохот Грабера.
— Вот видите! Вы его лупите, а ему все нипочем! Каков, а? Ведь такие устоят против чего угодно!
— А ну-ка, поставьте его к стенке, — скомандовал, озверев, немец. — Дайте по нему хорошую очередь, чтобы знал!
— Не стоит. Он еще не полностью отвердел. Его тело еще недостаточно плотное.
— Черт с ним. Ставьте, — приказал генерал, вытирая платком потное лицо.
— Будьте вы прокляты… — стонал Пуассон.
— К стенке! Нечего церемониться!
— Может быть, не стоит, господин генерал, — заметил американский полковник.
— К стенке!
— Через неделю он будет, как и все, — пояснял Грабер.
— Будьте вы прокляты…
— К стенке! — настаивал немец.
Грабер с сожалением пожал плечами и, подойдя к Пуассону, стал подталкивать его прутом. Тот медленно пошел к стенке. Я заметил, что в его осанке еще осталось что-то человеческое, живое. Он шел, подняв тяжелую голову так высоко, как мог, а его неподвижные глаза горели ненавистью.
От ярости и возмущения у меня потемнело в глазах, тело покрылось холодным потом, сердце, как тяжелый молот, колотилось в груди. Сам того не замечая, сжав кулаки, я выступил из укрытия.
— Огонь! — крикнул немецкий генерал доктору Шварцу…
— Будьте вы прокляты… — простонал Пуассон.
Я сорвался со своего места и бросился на Шварца.
Дальше я не помню, что было. Послышались выстрелы. Ко мне подбежали, ударили по голове.
8. Неудавшееся восстание
Я очнулся от острой боли в правой руке. Открыв отяжелевшие веки, я увидел прямо перед собой чьи-то пальцы, державшие огромный шприц, который медленно наполнялся кровью. Вторая рука сжимала мой локоть. Я поднял голову и увидел, что на краю кровати сидит фрау Айнциг.
Заметив, что я очнулся, она резко проговорила:
— Не шевелитесь, Мюрдаль, не то сломается игла.
— Игла? — ничего не соображая, спросил я.
— Да, игла. Видите, я беру из вены кровь.
Я уставился на цилиндрический сосуд в ее руках. Айнциг ловко выдернула иглу из вены и положила на ранку кусок ваты, смоченной йодом.
— Теперь сожмите руку в локте, плотнее.
Она поднесла шприц к глазам. Я следил за ее движениями и постепенно в памяти начали восстанавливаться картины недавно увиденного и пережитого кошмара.
— Что вы хотите со мной делать? — спросил я.
— Ничего особенного. Беру вашу кровь на исследование.
— Для чего?
Она повернула ко мне свое тонкое, бескровное, заостренное лицо и ответила с усмешкой:
— Чтобы знать, с чего начинать.