Формула бессмертия (сборник)

— В Кабле. Это отсюда сто километров на север. Но я не люблю Кабле. Когда отец и мать уехали в Австралию, мне там стало так тоскливо. Я очень благодарна вашему отцу за то, что он взял меня к себе…

«Кабле, Кабле…» Альб смутно вспоминал название местечка, оно как будто бы упоминалось в их доме.

— Вы любите своих отца и мать? — спросил он, сам не зная почему.

Некоторое время она не отвечала. Чувствовалось что ее смутил неожиданный вопрос.

— А разве можно не любить своих родителей?

В голосе Миджеи послышалась нотка горечи. Вдруг она засмеялась.

— Странно. Я никогда не задумывалась над тем, люблю ли я их. А теперь я поняла: я перестала их по-настоящему любить после того, как к нам зачастил ходить господин Хорш.

— А кто такой Хорш?

— Очень неприятный господин. Он похож на доктора. Наверное, он действительно доктор, потому что всякий раз, как он к нам приходил, он меня выслушивал, выстукивал и несколько раз брал кровь на исследование, хотя я была совершенно здорова. Мне было очень обидно, что мои папа и мама позволяли ему все это делать… Как будто бы то, что делал господин Хорш, их совсем не касалось. Они оставляли меня с ним наедине, а сами уходили. Он очень неприятный доктор, особенно когда улыбается.

Альберту стало жаль девочку, он тихонько обнял ее за плечи. Она доверчиво прижалась к нему и подетски пролепетала:

— Прохладно, Альб, правда?

— Правда, милая.

Она обвила своими тоненькими ручонками его шею и спрятала лицо у него на груди.

Казалось, Миджея обрела какой-то удивительный покой, полное забвение всех земных невзгод и страданий. Она глубоко вздохнула, потянулась, еще крепче обвила его шею. Альберт встал и понес ее, спящую, через парк к уже темному дому, чувствуя ее горячее дыхание у себя на щеке.

Профессору Биркгоффу Альберт ничего не рассказал о своей беседе с отцом. Трудности, связанные с изучением Х- и У-хромосом, предоставляли ему возможность придумать что-нибудь такое, что могло бы доказать, что Альберт тоже неплохой исследователь-биофизик.

Он по-новому переоборудовал лабораторию отца. По его заданию изготовили протонную пушку, которая позволяла бомбардировать протонами любой нуклеотид в молекулах ДНК и РНК.

Особенно много пришлось повозиться с «биологической колыбелью» — миниатюрной кварцевой кюветой, где в синтетической цитоплазме и в искусственных рибосомах совершался синтез белков.

Когда оборудование было готово, работа в лаборатории закипела. По мере развертывания фронта исследований профессор Биркгофф постепенно передал Альберту всех сотрудников, которые раньше работали у отца.

Это были очень милые, энергичные люди. Некоторые из них, особенно физик Клемпер и математик Густ, были немножко философами, немножко циниками и развивали теорию непрерывного перехода от мертвого к живому. Любой живой организм они рассматривали как огромную молекулу, все функции которой можно описать в терминах энергетических переходов между различными состояниями. То, что они делали, Клемпер назвал «поисками иголки в стоге сена». Действительно, уже первые опыты убедили их в том, что у будущей живой особи пол закодирован не на уровне нуклеотидов, а где-то глубже, может быть, в последовательностях атомов в сахаридных и фосфатных цепях. Несколько раз им удавалось путем мутаций превратить Х-хромосому и У-хромосому, то есть изменить пол на противоположный, но почему так получалось, никто не знал.

Вскоре работа приняла обычный характер: ставились эксперименты, собирались данные, и в общем ничего интересного не случалось. Альберт чувствовал, что здесь требовались новые идеи, которых ни у него, ни у его сотрудников не было.

К отцу он больше не обращался. Совершенно очевидно, он оказывал своеобразное пассивное сопротивление проводимым работам. Он не только не интересовался тем, чем занимался сын, но всякий раз, когда тот хотел что-нибудь спросить, он, словно угадывая его намерение, либо начинал разговор на другую тему, либо отсылал его из кабинета.

Это было действительно пассивное сопротивление, потому что отец охотно принимал отдельных лиц и целые делегации от различных организаций, которые выступали против войны.

Раньше Альб никогда не подозревал, что его отец так интересуется политическими вопросами. Он всегда был образцом университетского профессора, стоящего в стороне от всякой идеологической борьбы. И вдруг, усталый, больной, отец совершенно преображался, когда к нему приходили люди и речь заходила о политических делах, от которых ученые обычно отмахивались.

— Ты ученый, а не политик, — как-то с горечью сказал Альберт, ставя компресс ему на грудь.