Формула яда

— Медлить больше нельзя! Двадцать четвертого октября и ни днем позже писатель Галан должен быть убит.

...В роковое для него утро Ярослав Александрович позавтракал вместе с женой, а после ее ухода в филиал Музея имени В. И. Ленина, где Мария Александровна работала художницей, зашел в комнату рядом с кабинетом. В кабинете стоял просторный письменный стол с телефоном, но Галан любил работать именно в этой комнате за небольшим столиком, сидя спиной к двери в прихожую и видя перед собой широкое окно.

Под рукой у него была пишущая машинка в футляре, но Галан не раскрыл ее. Он хотел сперва пером набросать статью, заказанную ему газетой «Известия» к десятилетию восстановления советской власти в Западной Украине.

Вместе с бумагами на столе лежала книжечка Галана «Фронт в эфире», изданная в 1943 году на украинском языке в Москве. Ярослав Галан был комментатором радиостанции имени Тараса Шевченко, вещавшей на оккупированную гитлеровцами Украину. В этой книжке были собраны его боевые памфлеты военных лет, среди них образцы блестящей партийной пропаганды — памфлеты-импровизации, с которыми он выступал перед микрофоном, разоблачая ложь Геббельса и его подпевал.

Свою статью Ярослав Галан озаглавил «Величие освобожденного человека». Писал он ее по-русски. Вспоминая соратников и борцов за освобождение Западной Украины, называл имена Ивана Франко и безработного поляка Владислава Козака, убитого панской полицией.

«По-новому определились человеческие судьбы,— торопясь, записывал он волновавшие его мысли.— В 1930 году в луцкой тюремной больнице лежал человек, дни которого, казалось, были сочтены. Ему пришлось пережить все ужасы полицейских пыток, самых изощренных, самых омерзительных... Палачей же отнюдь не смущало то обстоятельство, что жертвой их издевательств был известный львовский литератор и публицист Кузьма Пелехатый. Избиваемый принадлежал к народу, объявленному вне закона, а популярность этого человека и мужество его только усиливали бешенство мучителей. Арестованный не поддавался угрозам, пытки не сломили его воли, поэтому арестованный должен был умереть.

Но могучая натура победила, Кузьма Пелехатый остался в живых. Страдания только закалили его, и он ни на один день не переставал быть собой: честным, отважным борцом за освобождение своего народа...»

То, что написал Ярослав Галан о своем друге, депутате Верховного Совета СССР Кузьме Николаевиче Пелехатом, удивительно совпадало с тем, что можно было бы сказать и о самом Галане. И не знал Ярослав Александрович в тот последний день своей жизни, что фамилия Пелехатого значилась в тех же самых «черных списках» людей, подлежащих уничтожению, в которые был занесен и он, Галан, и которые хранил в своем затхлом бункере Роман Щепанский. Уже был подобран террорист и для уничтожения Пелехатого, тоже сын униатского попа, Богдан Ощипко, и только случайность спасла Кузьму Николаевича от бандитской пули.

В своей статье Галан назвал и других борцов за свободу Западной Украины — доблестную львовскую комсомолку, радистку партизанского отряда Медведева Марию Ких, колхозницу села Скоморохи Ульяну Баштык, спасшую в годы оккупации вдову и детей погибшего начальника 13-й пограничной заставы Алексея Лопатина.

Работалось хорошо. Ярослав Галан быстро набрасывал заключительные строки:

«...Исход битвы в западноукраинских областях решен, но битва продолжается. На этот раз — битва за урожай, за досрочное выполнение производственных планов, за дальнейший подъем культуры и науки. Трудности есть, иногда большие: много всякой швали путается еще под ногами. Однако жизнь, чудесная советская жизнь победоносно шагает вперед и рождает новые песни, новые легенды, в которых и львы, и боевая слава будут символизировать отныне только одно: величие освобожденного человека».

Оставалось заложить в машинку бумагу и перепечатать.

В прихожей раздался звонок.

Из кухни к двери подошла Евстафия Довгун, спросила:

— Кто там?

— Мы до писателя! Он дома?

Услышав знакомый голос Иллария, женщина открыла.

— Дома, дома,— и пропустила Лукашевича и Стефко (он же Стахур) в прихожую.

На пороге комнаты, в которой он работал, появился Галан в пижаме и в комнатных туфлях. Радостный оттого, что статья закончена, сказал приветливо:

— А, это вы, хлопцы? Заходите...

Посетители вошли. Илларий сел на предложенный ему стул справа от писателя, а Стахур задержался сзади.

— Снова неприятности у нас в институте,— поспешно заговорил Илларий.

— Какие именно? — спросил Галан и задумался.

Лукашевич подмигнул Стахуру. Мгновенно тот выхватил из-за пояса топор и стал наносить им удары по голове писателя. Сразу же потеряв сознание, Галан повалился на пол. Услышав стук в соседней комнате — это Довгун начала уборку кабинета,— Илларий бросился туда.

Вот что показала впоследствии на суде Евстафия Довгун: