Формула контакта (сборник, 1991)

Она таки ничего не прибрала. Она даже с постели не поднялась, а лежала на краю, свесив руку, разметав короткие, развившиеся прядки волос, и негодяй Тухти, лежа на спине, пытался подпрыгивать, пружиня и отталкиваясь от пола иголками, и когда это ему удавалось и он дотягивался до свесившейся руки, он покусывал кончики пальцев, что было щекотно и безболезненно.

— Зверь, уберись, — шепнула она, когда услышала приближающиеся шаги. — И уберись побыстрее, а не то тебя сочтут ренегатом…

Тухти послушно испарился.

Алан подошел к постели, присел на корточки, стараясь заглянуть в ее лицо, но светлые жесткие прядки прятали от него глаза, и щеки, и нос, оставляя для обзора лишь изящно очерченный, своенравный подбородок. Это Алана отнюдь не устраивало, и он протянул руку, чтобы отвести от лица эти прядки.

— Если ты полагаешь, что твои наполеоновские манеры дают тебе право дергать меня за косички, то ты ошибаешься, — донеслось из-под тускло-золотой шапки.

После таких вот скоропостижных сцен она и раньше дразнила его Наполеоном, вкладывая в свои слова затаенную, понятную ей одной насмешку, и он каждый раз не решался спросить ее, что именно она имеет в виду, опасаясь услышать, что-де не что иное, как Ватерлоо. Сейчас он также меньше всего хотел бы углубляться в исторические аналогии, но просто нужно было от чего-то оттолкнуться, и он сказал:

— Я в Наполеоны экстерьером не вышел, да и ты ведь не мадам Рекамье. Ты моя жена, ты моя беда…

— Слышу что-то новенькое! — изумилась она, приподымаясь на локте и отводя назад свои волосы, так что на какую-то минуту превратилась в маленького алебастрового сфинкса с огромными удлиненными глазами. — Я сейчас быстренько оденусь, и мы вплотную займемся сборами, а ты тем временем докажешь мне свою гипотезу о шашнях прелестной Юлии-Аделаиды. Ведь до сих пор как-то считалось, что с Буонапарте она ни сном, ни духом… Туфельки дай. Да не на ту… Ага. Первая леди твоего королевства благодарит тебя, ясновельможный сэр. А что до того, что я — твоя беда, то это было очевидно с самого первого дня нашего бесподобного супружества. Платье, пожалуйста… По-моему, я достаточно просидела голой, чтобы чувствовать себя отомщенной за твой утрешний костюм. Ой… Меня еще в жизни не одевали с такой ненавистью.

И снова его ужаснуло то спокойствие, с которым она произнесла эту фразу, — спокойствие, которое не позволяет ничего обратить в шутку. Но до шуток ли было ему…

— Анна, — проговорил он через силу, — почему ты говоришь о ненависти, когда видишь сама, что я просто и бессмысленно продолжаю тебя любить?

Она долго и внимательно смотрела на него, и слова он не мог понять, что же кроется, за этой паузой, потом сказала:

— А если любишь, то зачем мы сейчас говорим все это друг другу? Пойдем работать, я уверена, что у тебя в блоке обеспечения еще полнейший бедлам.

Она встала, деловито затянула поясок и направилась в блок обеспечения — разгребать полнейший бедлам, и он обреченно поплелся следом, зная, что там все в порядке, и приборы зачехлены, и киберы размонтированы, и анализаторы обесточены, придраться не к чему, но она критически скользнула светлым оком по синтериклоновым чехлам и постучала носочком плющевой туфельки по лежащему на полу течеискателю:

— Год-два он проваляется в безопасности, а вот три-четыре десятка лет — вряд ли. Станцию может прошить, при спадении давления синтериклон выдержит, но вот застежки… У тебя есть под рукой хотя бы гипоцем в аэрозольной тубе? Залить все швы — пустяковое дело, до обеда управимся, только зверюгу своего убери, нюх у него тонкий, еще зайдется…

Ни в какой инструкции о залитии швов вакуумным пластиком и речи не было, но Алан послушно приволок коробку с яркими тубами, и они добрых два часа предавались этому занятию, и она действительно хорошо знала свое дело — неплохой химик-аналитик, она, как и все члены комплексных экспедиций в Дальнем Пространстве, умела и могла непредставимо много для хрупкой и взбалмошной молодой женщины. Он, не пряча жадного взгляда, неотрывно следил за ее движениями, за тем, как острые коленки обрисовываются под светло-зеленым платьем, заляпанным пенными кляксами, как дисгармонично розовеет ободранный правый локоть, и, боясь до конца признаться себе в том, что только такая и только сейчас она и близка ему по настоящему, он молился теперь об одном: только бы она не устала, потому что когда кончится эта суета — еще черт ее знает, что Анна выкинет…

Устала она неожиданно, и присела прямо на какой-то зачехленный прибор, и сказала:

— Ну, вчерне вроде все дырки заткнули, а если где и осталось, то гори оно синим огнем, ладно?

— Ладно, — восторженно согласился он. — А хочешь, я тебе настоящий синий огонь учиню?

— Пунш? — живо заинтересовалась она.

— Почему это — пунш? Вот уж, действительно, чисто женские ассоциации… Просто у меня небесный свет в семидесяти вариантах. Для себя я полагаюсь на случайный выбор, но если ты хочешь, я покопаюсь в катушках и найду настоящее северное сияние. Хочешь?

— Ты мне найди лучше кусочек хлеба с маслом…