Формула контакта (сборник, 1991)

— Как лошадь. — Санти сокрушенно покачал головой. — Плохо кончила. Он помолчал. — И все равно напьюсь.

— А знаете что, — сказал Дэниел, — посажу-ка я вас на "Арамисе" под арест. Скажу, что наблюдались первые признаки космического психоза. Спокойная обстановка на станции, женское общество…

— Если б только они там не были все такие черномазые… — неожиданно подал голос Мортусян.

Наступила пауза. Почему-то всегда, когда в разговор вмешивался биолог, всем становилось как-то неловко.

— Четыре черненьких чумазеньких чертенка, — неожиданно сказал Санти по-русски. — С тремя из них я однажды столкнулся на практике. И тоже — на "Первой Козырева".

— И вам до собачьего воя захотелось в космос, — захихикал Пино.

— Мортусян, сделайте милость, уймитесь. Все три показались мне весьма почтенными дамами.

— Вы были им представлены? — быстро спросил Дэниел О'Брайн.

— К сожалению, не имел чести; встреча была столь мимолетной, что я не успел даже обратить внимание на одинаковый цвет волос. Уж очень разные были типы лица. Старшая — деревянный идол, эдакая на редкость плоская и деловая рожа.

— Ой, — сказал Мортусян, — это же и есть миссис Монахова.

— Русская? — удивился Санти.

— Полукровка. Все они там в той или иной мере русские.

— Затем, — сказал Санти, — следовало нечто классическое. Не лицо, а классная доска после урока геометрии: овал лица, брови, губы — как циркулем вычерчены. Даже смешно. Совершенно несовременная красота.

— Ага, — хмыкнул Пино, — Ада Шлезингер.

— А я было принял ее за испанку какого-нибудь древнего, вырождающегося рода. Жаль. И последняя это буфет черного дерева. Гога и Магога…

— Это француженка, — сухо заметил Дэниел. — Симона Жервез-Агеева.

— Ну уж нет! — возразил Санти. — В этом-то я разбираюсь. Моя бабка была француженка. А это — всегo-навсего марокканка.

Капитан промолчал. По-видимому, ему было неприятно, что второй пилот оказался столь компетентным в подобном вопросе.

— Моя последняя надежда — на нашу соотечественницу, — сказал Санти, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову. — Я слышал, что она мала, как возлюбленная Бернса, невинна, как филе индейки, и ее глаза — как две чашки черного кофе.

Пино густо захохотал:

— Это Паола-то? Две чашки… Горазд был врать старик Соломон.

— Это Гейне, — возразил Санти, поморщившись. — И не смейтесь, как объевшийся людоед. После всех наших концентратов такой смех несколько раздражает.

— Все равно, — сказал Пино, — все равно. Две чашки… При всем уважении к звездам и полоскам, наша дорогая соотечественница — форменная обезьяна. И к тому же… — Пино снова запрыгал в своем гамаке, — к тому же она… уже… по уши… И-аха-ха…

— Мортусян, — сухо заметил Дэниел, — информации подобного рода не входят в обязанности бортового биолога. К тому же сейчас будет связь. Потрудитесь помолчать.

— О господи, — заворчал Мортусян, — да пожалуйста…

Он отвернулся к стене, полежал немного и начал отстегивать крепежный пояс. Освободившись от него, он перевалился через край гамака и опустился на пол.

— А ну вас всех. Объявляется кормление зверей, — буркнул Пино и пошел к стеллажу с контейнерами, придерживаясь за ремни и поручни. Плавать в свободном полете он терпеть не мог.

— Рановато, — сказал Санти. — Вроде бы еще полчаса…

— Это уж мое дело.

Капитан обернулся и внимательно посмотрел на Пино. Пино остановился и тоже посмотрел на него.

— Выкиньте меня в Пространство, капитан, — проговорил он, — но этот рейс добром не кончится.

Санти оттолкнулся от потолка и ловко спланировал прямо в гамак:

— Худшее, что могут сделать с честными пиратами — это повесить их на реях. У нас для этой цели могут служить внешние антенны. Так что гарантирую вам вполне современный финал. И беспрецедентный притом.

О'Брайн медленно проговорил:

— Не болтайте лишнего, мой мальчик. Даже здесь.

Санти улыбнулся, пожал плечами и пристегнулся к гамаку. Во время свободного полета спать разрешалось только в закрепленном положении.

Дела домашние

Пол под ногами слегка дрогнул, — это значило, что буксирная ракета отошла от "Арамиса". Симона поколдовала еще немного у пульта, — Паола знала, что это убираются трапы, соединявшие ракету со станцией. Симона включила экран обозрения, и все принялись искать крохотную удаляющуюся звездочку. Паола покрутила головой, но не нашла. Ракета была небольшой, шла почти без груза, — увозила всего четырех человек и кое-какие их вещи, — и поэтому, пока включили экран, она была уже далеко. Ираида Васильевна и Ада смотрели внимательно, — наверное, они-то ее видели. Паола повернулась, пошла к двери и услышала, что Симона тоже поднимается. Если Симона вставала или садилась, то это было слышно в каждом уголке станции.

— Ну вот, — сказала Ираида Васильевна (она очень любила это "ну вот" и даже Симону приучила), — теперь, девочки, до следующего отпуска.

И кому только он нужен, этот отпуск? Симоне все равно, — Агеев вернется не раньше чем через два года, если вообще… Ада видится со своим Сайкиным чуть ли не каждые три недели, и тогда они находят самый неподходящий уголок станции и целуются там, как дураки. А для Паолы эти отпуска…