Формула неверности

Им было не о чем разговаривать. Неужели и прежде всегда так было, а Таня заметила это только теперь? Она прямо-таки лихорадочно придумывала, о чем таком еще его спросить.

— Нет, со швом все в порядке. Твоя сестрица подсуетилась: лекарства, врачи. Ко мне относятся как к родственнику медика, то есть лучше, чем ко многим другим.

— Может, тебе что-нибудь нужно?

Она присела на стул у его кровати, чтобы видеть его глаза, но как раз он их прикрыл. Чего это, Татьяну ему видеть неприятно? Он не ответил на ее вопрос, а сказал совсем не то, что Таня ожидала услышать:

— Я вот тут лежал и думал, что все наши беды от того, что по жизни мы всегда торопимся. Несемся куда-то, боимся не успеть, опоздать к раздаче пирога. Добежал, получил свой кусок, а радости нет… Наверное, таких дураков, как я, нужно хотя бы раз в жизни укладывать на больничную койку, чтобы полежали, подумали. Вот спроси меня, чего я достиг, и не скажу. Три семьи за плечами, двое детей… Неужели для этого нужно много ума? А время бежит. Еще немного… Ну, что там у тебя еще, давай вываливай!

Он прервал самого себя и теперь смотрел на нее с ожиданием.

— А откуда ты…

Ленька откровенно улыбнулся:

— Да уж успел кое-что о тебе узнать. За пять-то лет!

— Скажи, Каретников, зачем ты на мне женился?

— Ого, раз по фамилии назвала, значит, дело серьезное.

— Правда, ответь, уж наверное, пока ты тут философствовал, и этот вопрос из внимания не упустил.

— Ты права. И представь себе, я думал о том же: зачем ты за меня замуж выходила?

— И как? Ты на этот вопрос себе ответил.

— Ответил. Вспомнил, как мы с тобой познакомились, как поженились. Могу тебе признаться: от своей второй жены я уходил до развода раз пять и всякий раз возвращался. Думал, чего искать того же с другой женщиной. А встретил тебя, сказал себе: или теперь, или никогда. И знаешь, я тебе благодарен. По шкале моральных ценностей я поднялся на ступеньку вверх.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Что брак у нас был неплохой. Без скандалов, с взаимным уважением. А то, что любви не было… Наверное, над этим мы не властны.

— И что ты предлагаешь? — спросила она почти спокойно; собиралась ему что-то сказать, а теперь и смысла нет.

— Ничего я не предлагаю, — вздохнул он. — Что мешает нам жить, как и прежде жили?

— Кое-что, однако, мешает.

— А ты много знаешь пар, которым ничего не мешает?

— Одну знаю. Ильиных. Они собрались третьего ребенка завести.

— Вот видишь, — сказал Леонид, и было непонятно, к чему относятся его слова — то ли к тому, что Таня знает такую пару, то ли к тому, что эта пара собралась завести третьего ребенка…

Глава семнадцатая

В субботу мимо ее окон прошествовал Валентин, неся перед собой такой огромный букет роз, что это наводило на мысль: обобрал какую-нибудь оранжерею.

Впрочем, Таня сама себе и призналась, что подумала так из вредности — ей самой давно уже не дарили цветы. Давали деньги и думали, что она и сама себе купит, если захочет. Какая польза в доме от цветов? А никакой!

Когда людей не связывает настоящее чувство, кое-кто думает, что это могут сделать деньги.

А насчет Валентина — оранжерею ему обирать вовсе не обязательно. Он мог просто купить у какой-нибудь старушки весь ее товар — целое ведро. В старых фильмах она такое видела.

— Дайте мне все! — кричал обычно влюбленный, бросал этой самой старушке крупную купюру, добавляя при этом: — Сдачи не надо.

И крупным планом — благодарные глаза старушки.

Таня как раз на кухне собирала корзинку, чтобы пойти в больницу к раненому мужу, а тут — явление. Левой, правой, гренадеры, выше кивера! И стояли барышни у обочин. В смысле, у окон. Отогнув уголок занавески… Коня ему не хватает! Но тогда, как пел Боярский, и не верьте ни мне, ни коню…

Чего вдруг Таня распыхтелась? К Маше пришел ее любовник. Она ни от кого и не скрывала, что спит с Валентином. И совсем недавно объясняла сестре насчет нехватки гормонов.

Вообще-то Таня зацепилась взглядом за цветы. Почему Леня так редко их дарит? Только из-за того, что дает ей деньги? Но покупать цветы самой себе как-то унизительно…

Мишка любил таскать ей цветы. Таня к этому так привыкла, что и не удивлялась, когда он возникал в дверном проеме с огромным букетом — порой и обрывал клумбы, если поблизости не оказывалось пресловутой старушки с ведром цветов.

— Не только в песнях петь: я устелю тебе путь цветами! — смеялся Мишка. — Кому-то надо эти выдумки поэтов претворять в жизнь. Тяжело нам, реалистам, приходится. Вечно чего-то боишься: то милиционеров, то шипов, то собаки…

— Какой собаки? — смеялась Таня.

— Такой, за забором.

Он стеснялся собственной сентиментальности. Однажды — смешно сказать — они любили друг друга на полу, усеянном ландышами…

Ботаник бы содрогнулся: какое варварство! Ей тоже было жалко цветы, но это уж потом.

Если на самом деле те, которых кто-то вспоминает, в это время икают, то Мишка за последние два дня просто-таки изыкался!

Однако с таким букетом, с каким прошел к Маше Валентин, сподручнее всего делать предложение. Интересно, так это или нет?