Формула невозможного

Но работу свою закончить она не успела. Резец взяли другие руки. И спустя несколько лет в Большом городе, на самой большой площади, поставили прекрасную скульптуру из крепкой, как алмаз, пластмассы.

Бархатно-черная, слегка наклоненная назад стена рассечена трещиной. Из трещины вместе с пучком света тянутся к небу две человеческие руки, сцепленные в крепком пожатии.

Одна мускулистая и сильная, другая гибкая, тонкая и тоже сильная.

И хотя вокруг высятся громадные, великолепные здания, но такой монумент простоит на площади гораздо дольше всех этих зданий. Потому что все смертно: и деревья, и здания, и каждый человек в отдельности, и только вместе, только взявшись за руки, бессмертны люди, вечны их Дела и Любовь.

Василий Антонов Двенадцатая машина

Конечно, двадцать первый век — это не двадцатый.

Не спорю. Но есть и свои минусы. Меня, признаться, иногда озадачивает обилие неожиданностей. Например, эта история с зеленым миром. Как-то утром встаю, открываю окно — и вижу, что все стало зеленым. Облака как облака, но зеленые. Прохожие как прохожие, но — зеленые. И вообще все позеленело. Непонятно.

Потом оказалось, что в Институте Неореалистической Эстетики (это в двух кварталах от моего дома) испытывали новую систему альфа — лиссергенции. Говорят, кибернетическая машина, регулирующая движение в нашем микрорайоне, едва не сошла с ума. Еще бы! Машине трудно понять, почему вдруг у всех светофоров со всех сторон огни становятся зелеными…

А через две недели, возвращаясь с репетиции, я обнаружил, что вода в реке течет в обратном направлении. Так оказать, повернула вспять. Сама по себе. У парапета стоит бородатый юноша и странно размахивает руками. Обернулся, заметил меня и говорит: ничего страшного, дескать, перепутали в расчетах знак, бывают ошибки и похуже.

Именно в этот день — я хорошо помню — мой друг Вадим сообщил, что у него появилась новая идея.

Мы сидели на веранде, и ничто не мешало беседе. Я люблю беседовать с Вадимом. Сидишь себе, не слушаешь и думаешь о чем угодно. Вадим этого не замечает.

Вадим о чем — то оживленно и долго говорил. Когда человек проводит рабочий день в обществе безмолвных роботов, ему просто необходимо поболтать. Я не мешал Вадиму. Но неожиданно я услышал нечто такое, что заставило меня насторожиться.

— Это будет совершенно новая машина, — говорил Вадим. — Ты даже не представляешь…

Я представлял. У меня было одиннадцать машин, построенных Вадимом. Одиннадцать совершенно ненужных, отчасти даже непонятных машин. Они занимали всю квартиру. Вместо кровати я вынужден был спать на киберархеологическом анализаторе. Вместо письменного стола я использовал электронное устройство, предназначенное для воспитания моих — еще не существующих — детей. В коридоре торчал громадный электронный шкаф, который, если не ошибаюсь, должен был регулировать конфликты с моей будущей женой. Другие машины были тоже в этом духе.

— Новая машина? — осторожно переспросил я.

— Да, — ответил Вадим. — Это будет шикарная кибернетическая штучка, автоматизирующая литературное творчество. Представь себе…

— Минутку! — перебил я. — Зачем мне эта штучка?! У меня уже есть одиннадцать штучек. Вполне шикарных. И потом я музыкант. Я не хочу быть литератором!

Вадим пожал плечами.

— Тебе надо лечиться. Ты глупеешь прямо на глазах. Машина нужна не тебе, а мне. Я толкую об этом уже полчаса.

Если машина нужна Вадиму — это другое дело. Вообще я — за кибернетику. Необходимо возможно шире внедрять кибернетику в быт.

— Это будет кибернетический критик? — спросил я.

Вадим пожелтел. Он всегда желтеет, когда злится.

— Тебе срочно нужно лечиться! Я же объяснял, дважды объяснял: не критик, а писатель. Кибернетический писатель.

На мой взгляд, целесообразнее автоматизировать критику. Во всяком случае, это проще. Но я не стал возражать.

— Важно найти принцип, — продолжал между тем Вадим. — Тут уже намечаются кое-какие соображения. Допустим, мы вводим необработанный рассказ в дикавентный инверсатор. Даже не рассказ, а заготовку рассказа. Техническое задание на рассказ. Само собой разумеется, придется взять два дикавентных инверсатора. Обработанная информация пойдет в синтемодульное устройство. Понял, что у нас получится?..

Я выразил надежду, что получится нечто интересное и полезное. Поскольку машина предназначалась Вадиму, я считал пессимизм неуместным.

— Итак, информация поступает на синтемодули. Затем мы устанавливаем связь с блоками памяти и структурной лингвистики, — Вадим начертил в воздухе схему. — Сформируется система эксплинарных уравнений и…

Что должно было произойти с этими уравнениями, я не знаю, потому что снова перестал слушать Вадима.

Впрочем, я не забывал время от времени вставлять «да», «разумеется» и «ого»!