Формула-О (СИ)

Хань торчал у бортика и млел в лучах клонившегося к западу солнца, пока не увидел парившую над водой на высоте в два метра крупную птицу. Та, видимо, высматривала рыбёшку сверху, чтобы поужинать. А через миг Хань шарахнулся подальше от бортика и шлёпнулся задницей на палубу, потому что из воды стремительно вырвалось нечто огромное, чёрное, склизкое и страшное. И крупная птица исчезла в огромной пасти, густо утыканной кривыми зубами. Хань вот только эту самую зубастую пасть и запомнил, совершенно не уловив внешний облик громадной твари. Пасть напоминала неплохую такую пещеру, куда отлично поместился бы даже их катер.

— Что это было? — слабым голосом спросил он у Чонина, продолжавшего невозмутимо управлять катером.

— Патичень, наверное. Или снурх, — лениво отозвался Чонин. — Но точно не там. Тамы поменьше. То есть, подлиннее. Кажется.

— Надо же. Именно так я и подумал, — сердито буркнул себе под нос Хань. — Надеюсь, эта штука не станет глотать наш катер.

— Нет, наверное.

— Почему «наверное»?

— На борту стоит специальный частотный отпугиватель, но, говорят, это не всегда работает. Не волнуйся, мы же гонщики. Если что, хрен оно нас догонит. Топлива на гонку хватит, не дрожи.

Хань немо открывал и закрывал рот, пытаясь отыскать в памяти подходящие эпитеты, чтобы описать то, что он именно сейчас думал о Чонине и чёртовых гонках. Нелестные такие эпитеты.

— Кстати, на борту должен быть гарпун. Если всадить его в зверька, тот точно захочет погонять с нами. Главное — постарайся попасть в него. Хотя промахнуться по такой туше сложновато. Гарпун вон там, а зверёк чешет за нами на малой глубине, так что гарпун должен отлично в него воткнуться.

— А как же философия «зелёных»? — возмутился Хань, всё ещё пытаясь сообразить: это Чонин так шутит или всерьёз. Он поднялся с палубы и отряхнул голубые шорты.

— Так мы ж не станем убивать зверюку. И не сможем — нам нечем. Мы только погонять. Что в этом плохого?

— А ты уверен, что выиграешь такой заезд?

— У меня отличная мотивация для победы.

— Это какая же, позволь узнать? — встал в позу Хань, но на всякий случай поискал взглядом чёртов гарпун.

— Потому что иначе нас съедят вместе с катером. Мы-то ладно, а вот за катер обидно. Тем более, катер чужой. Иди уже и постреляй немного, сбрось напряжение. А то доберёмся до места без гонки. Скучно.

— Чонин.

— Что?

— Если это шутка…

— О гонках я не шучу.

— …то она дурацкая.

— Спасибо. Порулишь за меня, пока я стрелять буду?

— Я не умею управлять катером.

— Тогда стрелять придётся тебе. Или не придётся…

Движок катера взревел. Хань успел оглянуться и увидеть за кормой пещеру с зубами, заменявшую твари пасть. Потом он вновь плюхнулся задницей на палубу из-за ускорения и вцепился руками в ногу Чонина, чтобы не полететь за борт вверх тормашками.

— Какого чёрта?!

— Я тут не при делах, — сразу открестился от всего Чонин, весело засмеялся и заложил крутой вираж, вновь уворачиваясь от громадной пасти. — Какой азарт, ты только погляди! Чешет за нами с завидным упорством. И даже не боится получить несварение. Хотя чёрт его знает, что у него там в желудке. Может, оно металл за час переваривает…

— Держи такие рассуждения при себе! — потребовал Хань, вцепившись в многострадальную ногу Чонина надёжнее. — До места долго?

— Увы, почти добрались. Вон уже и остров…

Через пару минут катер подтолкнуло сильной волной, а под водной гладью прозвучало нечто, здорово смахивавшее на утробный низкий стон.

— Бедняга, со всей дури врубился в ограждение. Хань, может, ты отпустишь мою ногу? Не волнуйся, по земле эта зверушка ходить пока не научилась. Было круто, но мало. Ну да ничего, зато на обратном пути помчимся с ветерком.

— Ты что имеешь в виду? — насторожился Хань.

Чонин заглушил движок катера и ловко перемахнул через борт с канатом в руках, обмотал канатом столбик у деревянных мостков и жестом велел бросить ему сумки.

— Да ничего особенного. Зверушка будет ждать нашего отплытия. Скорее всего.

— Нашего… что?

Хань осёкся, потому что ему на голову внезапно обрушились потоки тёплой воды.

— Дождик. Побежали!

И они побежали сначала по мосткам, а потом по мокрому песку под хлеставшими с неба тугими струями ливня. Добрались до домика, сложенного из полых трубок, походивших на бамбук, ввалились внутрь и побросали сумки на пол.

Хань трясся, как заячий хвост. Дождь был тёплым, но под крышей и в вечернее время контраст температур оказался существенным. В мокрой одежде Хань тут же замёрз.

— Снимай это, — скомандовал Чонин и сам показал пример, бросив на скамейку у входа куртку и потянув вверх влажную футболку. Хань не сводил глаз с него и смотрел, как он расстёгивал кожаные брюки и выскальзывал из них. А потом Чонин шагнул к нему, не обращая внимания на собственную наготу, ухватился за футболку, снял и потянул вниз шорты.

Хань зажмурился, едва его прижали к горячему твёрдому телу. Дрожь тут же сгинула без следа — дрожь от холода. Зато Ханя затрясло уже по иной причине.

Он жадно разглядывал полные губы, смотрел, как по ним медленно проходился розовый кончик языка. И постепенно «смотреть» превращалось в «трогать».