Формула одиночества

– Воевал. Так получилось. Виталий Айба, Игорь Шершелия – брат Анжелы... Все они тогда были пацанами, я чуть старше... Анжеле едва исполнилось семнадцать лет. Она только что закончила школу, и ее отправили погостить в Очамчиру, в город на юге Абхазии, недалеко от границы с Грузией. Когда началась война, ее отец, Виктор Шершелия, отремонтировал своими силами развалюху БРДМ[Боевая разведывательно-диверсионная машина.], которую бросили российские военные, когда уходили из Абхазии, и пошел на ней в бой против грузинских танков. Его подбили недалеко от села Бзыбь, на сухумской трассе, вытащили из горящей машины, еще живого облили бензином и подожгли. Уже после войны его наградили орденом Леона, а семье досталась лишь горсточка пепла.

Арсен судорожно сглотнул, но, видно, от комка в горле не избавился, потому что потянулся за стаканом вина и одним махом выпил его. Затем заговорил снова:

– Его похоронили на родовом кладбище рядом с домом, который Виктор так и не достроил. Кусочек обгоревшей ткани Мимоза – мама Анжелы – хранит в орденской коробке. Втайне от детей, потому что они до сих пор очень скучают по отцу. Анжела вообще была его любимицей.

– И как Анжела пережила гибель отца?

– Как пережила? – вздохнул Арсен. – Плохо. До сих пор плачет. А тогда почти три месяца не знала о судьбе своей семьи. Мы познакомились с ней в вертолете, на котором летели из Очамчиры в Гагры. Я до сих пор помню, как она выглядела. В каком-то старом-престаром плаще, в платке, который ей крест-накрест завязали на спине, на ногах толстые шерстяные носки и галоши. Худенькая, большеглазая... Летели ночью над морем, чтобы не сбили. Наш «Ми-8» был заполнен под завязку: женщины, совсем еще маленькие дети, потому что те, кто постарше, воевали за свободу Абхазии наравне со взрослыми, а еще среди нас было несколько солдат с тяжелыми ранениями... – Он помахал перед собой рукой, словно отгонял страшные видения, и поморщился.

– Нет, не могу это вспоминать! Через пару дней точно такой же вертолет сбили грузины. Двадцать семь детей, несколько беременных женщин... Словом, восемь или десять мешков обгоревших трупов привезли в Сухум... – Арсен нервно перевел дыхание. – Анжела частенько орет будто резаная на своих детей, ругается матом, как боцман на пиратской шхуне, но я знаю, отчего это. Не может пройти бесследно ужасная смерть отца и бессонные дежурства в военном госпитале среди крови, страха, боли, ненависти, в изувеченной и обворованной стране, вместе с обнищавшим, но не потерявшим силы духа народом.

Арсен стиснул зубы, а на его висках выступили желваки. Он стукнул кулаком по столу и замычал, словно от невыносимой боли.

– Рядом с абхазами погибали наши русские парни, казаки, добровольцы со всей России. Я видел, как расправились с русским парнем, следователем Сухумской милиции, которого грузины поначалу не тронули и даже не выгнали с работы. Но он имел неосторожность сказать, когда абхазы освободили Гагры: «Наши взяли Гагру». Тут же расстреляли не только его, но и жену, тоже сотрудника милиции, и тещу, и детей, а трупы сожгли в доме. Кстати, дом, где живут сейчас Анжела и Виталий, тоже был сожжен в отместку за то, что все мужчины рода Айба воевали против Грузии: и брат Виталия – Важик, и их отец – Дмитрий Михайлович. Виталий и Анжела с помощью его родителей, конечно, построили его заново.

Арсен поднял на Марину страдальческий взгляд.

– Анжела – великая умница и труженица. Ей бы немного подучиться, она бы далеко пошла! Я шучу над ней: «Жека, лет через десять ты станешь первой женщиной —президентом Абхазии». Она отмахивается, но почему бы и нет? У нее прекрасная деловая хватка. Она прошла через такие беды, которые иным покажутся ночным кошмаром, поэтому сострадание и любовь к ближнему для нее не пустые слова.

Поднявшись на ноги, Арсен прошелся взад-вперед по комнате. Марина молча наблюдала за ним.

Он остановился напротив, сцепил руки за спиной и окинул ее задумчивым взглядом.