Формула порока

– Я хочу пива, но раз мы идём в серьёзное медицинское учреждение по важным делам, мой внутренний пожар надо залить хоть чем-либо.

– Будем считать, что я спас ещё одну страждущую человеческую душу от верной гибели. Вырвал её из цепких и могучих объятий костлявой старухи.

Владимир и Андрей остановились у маленького павильона, выпили по баночке «Краш», отчего Владимир почувствовал облегчение и, проявляя предусмотрительность, взял ещё три баночки лимонада для снятия будущего возгорания и положил их в просторные карманы куртки.

Они двинулись в сторону станции метро по правой теневой стороне. Яркое осеннее солнце кидало косые лучи на исторические здания, которые своим великолепием могли украсить любой город планеты.

– Скажи, Андрей, а ты сам, по желанию пошёл в прапорщики, в армию?

– У меня тогда был первый разряд по плаванию, и я надеялся попасть в какую-нибудь спортивную роту или периодически отстаивать честь родного подразделения на соревнованиях. Я и физически, и морально представлял собой готового к службе, к любым перипетиям человека. Но уже в учебном подразделении на меня положили глаз преподаватели, и через девять месяцев мне присвоили звание старшего сержанта; командовал отделением, потом назначили старшиной роты. Меня долго уговаривали остаться на сверхсрочной и сулили золотые горы, но теплилась в крови моей жажда учиться. Я обещал своим родителям, что стану юристом.

– А стал прапорщиком?

– Судьба.

– Что стряслось?

– Я потерял родителей – рак.

– Прими соболезнования.

– На стипендию разве можно прожить?

– Да, вряд ли.

– Одна квартплата много дороже, тогда вот друзья и пристроили в райвоенкомат. Службу я знал, амуницию выдали. За должность и за звёзды пайковые и зарплату получаю регулярно. С начальством контакт, и если вдруг личные дела требуют свободный день, меня, как дисциплинированного воина, без разговоров отпустят.

– И что же такое дисциплина?

– Это искусство, Вова, быть глупее начальника.

– С учёбой, надо думать, покончено?

– Я обучаюсь на заочном.

– Хорошо.

– И уже в следующем году обрету диплом.

– Так ты уже специалист! Вот и объясни: почему во многих странах в армии престижно служить, военнослужащие там находятся исключительно добровольно и получают солидную оплату, а у нас всё наоборот? У нас же в армии ежегодно погибают ребята без всяких боевых действий.

– Все зависит от того, с какой точки зрения на все это взглянуть. Лучше всего обратиться к достоверным историческим источникам, потому как, зная прошлое, легче понять настоящее и предусмотреть будущее. И всегда нужно представлять, кому это надо и их мотивы…

– На Западе существуют школы. Люди платят крутые деньги за то, чтобы их обучили выживать в тяжёлых условиях, а у нас, пожалуйста – стукнуло восемнадцать лет, и отправляйся в бесплатную школу выживания. Здорово?

– Так точно, – отрапортовал прапорщик Дедов.

Через двадцать минут прогулочного шага Владимир и Андрей свернули на Пятую линию и через пятьдесят шагов оказались возле бани, пересекли наискосок проезжую часть улицы и на Четвёртой линии перед ними гостеприимно и приветливо распахнул свою тёмную тяжёлую высокую дверь уютный ГНД.

У дверей приёмного покоя в просторной проходной комнате сидели и толпились в удручённом состоянии человек пятнадцать страждущих и их сопровождающих. Здесь ожидали приёма пожилые мужчины и женщины с очень синюшными, исковерканными глубокими морщинами, безразличными лицами потомственных бомжей. Сидели с отсутствующим выражением на лице молодые люди, стойко направляя взгляд своего узкого зрачка в противоположную стену. Рядом с юными будущими клиентами диспансера сидели потрясённые матери, чьи заплаканные глаза красноречивее любых слов рассказывали о перенесённых ударах судьбы. Наполненные слезами глаза матерей мучительно и душераздирающе вопрошали: «За что?».

Из комнаты вели пять дверей. Мимо одной, приоткрытой, вслед за Андреем прошёл Владимир, и увидел, что в тесной маленькой коморке за столом с телефонами сидел бритоголовый мужчина в униформе Санкт-Петербургской полиции, а к его поясному ремню прикреплена длинная резиновая дубинка, какую в народе ласково именовали «демократизатор».

– Граждане, прошу меня извинить, – обратился Андрей к почтенной публике тоном глубокого сожаления. – Поверьте, я с огромным удовольствием отстоял бы очередь, но вынужден выполнять приказ старшего по званию командира и действовать по предписанию. Служба, понимаете ли. Поэтому мне придётся пройти без очереди, и я ещё раз прошу прощения.

Очередь осталась безучастна и безмолвна, каждый болел своим и перечить человеку в военной форме считал себе дороже.

Дедов пропустил Владимира в белую дверь, зашёл вслед за ним и прямо от порога маленького коридора-прихожей громким командным голосом выпалил:

– Здравия желаю! Разрешите обратиться?

– Подождите секунду. Мы сейчас заканчиваем, – ответили ему два женских голоса из узкого кабинета с распахнутой настежь дверью.