Формула счастья

1 августа 1963

Маэстро!

Ответного хода не будет.

Почему? Естественный вопрос.

Очень хорошо, что на свете есть социалистическое соревнование. И что выполнение обязательств регулярно проверяется. И что наш район соревнуется с одним из районов вашего города.

Догадался?

Ти-ли-бом! Я еду в Нижний Тагил!! Ура-а-а!

Я просто голову потеряла от радости. (Видишь, какая я без головы, очень милая картинка.)

Сама не знаю, почему (правда, я такими умоляющими глазами смотрела целый день на Николая Петровича) меня включили-в состав районной молодежной организации.

Так что, Даниил Павлович, будьте готовы к приезду ревизорши. Ревизорша едет строгая.

Валю Любину не разыскивай. Я уже знаю её адрес: получила сегодня письмо. Она попала в хороший коллектив; душа её ещё не в «раю», но, видимо, на пути к нему. Мы с тобой вместе навестим её (Валю, я имею в виду).

Ах, Данька, просто не верится, что через несколько дней я увижу тебя, лохматик несчастный!

Есть и другие новости, но о них — когда приеду. Каждую свободную минуту я буду тебе что-нибудь рассказывать — о себе, о тебе, о других, и опять о себе, и опять о тебе.

Ну ладно. До встречи!..

Инга.

КАКОЕ ЖЕ ОНО — СЧАСТЬЕ?

Он сидел и глупо улыбался, машинально перебирая конверты. Он был очень рад за Ингу и Даниила. Молодец, ах молодец девчонка!..

— Нашёл, что искал? — совсем рядом раздался голос хранительницы.

Ярослав поднял голову. Улыбка всё ещё расплывалась на лице.

— Нашёл. Большое спасибо!

Она принялась наводить порядок, украдкой поглядывая на Ярослава.

Он помялся и спросил:

— Вы не знаете, как звали у Седых жену?

— Знаю. Инга Холмова. Журналистка и путешественница. Она умерла уже в нашем веке, лет пятьдесят назад… Идем, я покажу их фото.

Нина Леонидовна подвела его к добротной, довольно крупной цветной фотографии. С неё на Ярослава смотрели два ещё молодых человека.

— Это снимок семьдесят шестого года, — сказала хранительница.

Очень обычные, ничем не примечательные люди. Симпатичные. Но, не знай Ярослав о них, он, конечно, никогда бы не стал рассматривать эти лица. А сейчас всматривался напряженно, ощущая некую нежную гордость.

Темно-серые с зеленоватым отливом глаза Даниила Павловича были спокойными и очень внимательными. В глазах Инги Владимировны таились лукавинки. Ноздри её небольшого, чуть вздернутого носа приметно раздувались; похоже, она сдерживала смех. Полные добрые губы мужа были слегка поджаты.

Они только что о чем-то говорили? Спорили? Смеялись?..

Ярослава охватило радостное и вместе с тем тоскливо-щемящее чувство. Он уже умел понимать это странное, выразимое только в музыке сложение эмоций. Оно закономерно при встрече с людьми других, далеких поколений. Радость знакомства, открытия — и грусть от неизбежности расставания, от невозможности понять открытое до конца, слиться с ним.

Ярослав отвернулся от портрета. Сдержал вздох.

— Я пойду, — сказал он. — Но — можно? — я буду приходить сюда. И, наверное, не один…

Нина Леонидовна кивнула, прикрыв глаза. Взглянула — он уже шагал к выходу…

К дому Ярослав брел берегом моря.

Тихо и мерно бежали и плескались о берег волны. Одни и те же и совсем разные, каждый раз другие.

От домиков посёлка неслась веселая разноголосица буйных ребячьих игр. Из кустов к прибрежным камням вышмыгнул парнишка, похожий на Ивана. В глазах у него были слезы. Ярослав подошел к нему, осторожно положил руку на мягкие льняные волосы:

— Тебя обидели, человек?

Парнишка поднял на него широко раскрытые, светлые, как небо, глазенки:

— Нет. Я сам обиделся.

— На что?

— Они играют в открытие новой планеты и подают команды, а я их не понимаю. Мне говорят: «Ты неправильно делаешь», а я не знаю, как правильно.

Ярослав постарался быть серьёзным. Он почувствовал себя взрослым.

— Почему же они не объяснили тебе?

— Они говорят, некогда. И ещё говорят, я маленький.

Парнишке надо было как-то помочь. Обида — это плохо… Но все ли плохое вредно? Если убрать с пути человека препятствия, каким он станет?