Формула власти. Расколотый мир (СИ)

Темнело. Золотисто-оранжевые облачка уплывали вслед за солнцем. Было ветрено, промозгло. Клима поплотнее закуталась в шерстяной платок. На совещания у старосты она по-прежнему одевалась просто, без изысков, только кулон выставляла напоказ. Здесь обду слишком уважали, чтобы обращать внимание, что она носит, и по последней ли моде наряд.

Надо сказать, Климина ставка за прошедшее время стала больше, надежнее. Старосты, командиры, представители городов, прочие нужные люди – в расширенном составе было около тридцати человек. Деревня тоже разрослась, теперь здесь жили многие перебежчики из ведских солдат, да и просто люди, решившие оставить дом и пойти за обдой. Идти пока, впрочем, было некуда, и всю эту ораву зимой предстояло чем-то кормить. А прежде – придумать важное занятие, чтобы от безделья глупостей не творили. Еще с Института Клима вынесла простую истину: если больше десятка человек, объединенных общей идеей, не делают ничего полезного три недели подряд, то начинаются бунты, погромы и пьянки. Поэтому Клима во всеуслышание объявила, что закладывает на месте села крепость и называет ее Капищевой, в честь древнего капища высших сил, расположенного неподалеку. Крепости нужны высокие каменные стены, возводить которые можно долго, до следующего военного похода, на стройке всякому занятие найдется.

И работа закипела. Одни таскали камни, другие изобретали и собирали подъемные устройства, третьи замешивали из глины, песка и колдовства цемент, а четвертые каждую неделю собирались на совещания, послушать речи обды. И Клима говорила речи. Толку с них не было никакого, от слов золото и зерно не появляются, но люди не бездельничали, думая, будто решают что-то важное, а ради такого можно раз в неделю помолоть языком.

Гера на совещания ходил редко, поэтому сейчас Клима возвращалась по притихшему вечернему селу в одиночестве. Было о чем подумать в тишине, наедине с собой. У Теньки уютно, тепло, еда сытная и лишних ушей нет, зато шумно до невозможности. Даже запершись у себя Клима слышала, как недовольно топочет по лестнице Ристинка, точит ортону Гера, гремит внизу кастрюлями и рукомойником Лернэ. А отголоски взрывов и сокрушенную Тенькину брань с чердака слышали не только в доме, но и в половине села. Колдун уже пару месяцев пытался обуздать загадочную и непостижимую силу молний. Домашние понятия не имели, насколько успешны эксперименты, но отмечали, что грохочет и сверкает с каждым разом все больше. У Теньки осторожно спрашивали, не взлетит ли его чердак однажды на воздух вместе с домом, селом и половиной Принамкского края, экспериментатор обижался и заявлял, что процесс, конечно, интересненький и не без неожиданностей, но все под контролем. Иногда создавалось впечатление, что под контролем не Теньки, а слепого провидения.

Помимо работы с молниями, колдун не забрасывал научные изыскания в области водяных зеркал, с помощью которых надеялся поглазеть на иные миры, поэтому пропадал на чердаке сутками, а когда спускался поесть или набрать воды для опытов, выглядел так, словно сам являлся существом из пресловутых иных миров, притом не самых лучших: мятая рубашка, промокшие штаны и рукава, обгоревшие, вечно искрящие волосы, бледная физиономия и больные красные глаза, в которых не угасал сумасшедший огонек радости постижения сути бытия. Гера поначалу всерьез боялся, что друг крепко стукнулся об тучу, но Лернэ, знавшая Теньку всю жизнь, заверила: братишка по осени и по весне всегда чудит. Зимой чердак вымерзает, и находиться там подолгу невозможно даже для такого фанатика. Летом же надо не глупостями заниматься, а огород полоть, потому что эксперименты на зиму не засолишь.

Клима время от времени ломала голову, как повернуть Тенькины “научные” изыскания на благо общества, а не в угоду каким-то непонятным высоким целям, но пока слишком плохо представляла себе возможности колдовства, а из объяснений веда не понимала и половины. Тенька не умел говорить просто и ясно, он постоянно забирался в дебри терминологии, иногда самолично изобретенной, перескакивал с пятого на десятое, мог оборвать разговор на полуслове и мчаться записывать или проводить новый опыт, только что пришедший на ум. Прочие колдуны, которых успела узнать Клима, так себя не вели, из чего напрашивался вывод, что Тенька в своем роде уникален, осталось только определить, к добру или худу. Те же самые колдуны никогда не слышали об укрощении молний или о водяных зеркалах, но признавали, что ставни из сухого теплого льда Тенька наводит мастерски.

А сейчас кругом тихо. Слышно, как срываются с оград ледяные капли. Скрипнула чья-то дверь, ветер качнул на поверхности луж грязные облетевшие листья. С одной стороны дороги высятся густые заросли изломанной ветрами и засохшей крапивы, с другой – забор, переплетенный лозняком. Здесь улица делала крутой поворот – дорога, по которой шла Клима, была не главной, а словно опоясывающей деревню. Так до Тенькиного жилища, стоящего практически на отшибе, добираться куда короче.