Формула жизни. Сборник рассказов (СИ)

Послышались голоса, морозно скрипнула и отворилась дверь, и в вагон, оживленно переговариваясь, поднялись москвичи. Виктор Петрович дал пришедшим время устроиться в соседнем купе, после чего подсел к ним. Главному конструктору проекта, Валентину Ивановичу, примерно семьдесят лет. Он невысокого роста, плотно сбитый, без "лишних" килограммов. Редеющие седые волосы зачесаны назад. Мясистое приятное лицо почти без морщин. Добрые светлые глаза, чуть навыкате, смотрят немного по-детски. "Наверное, только с таким отношением к жизни и можно так хорошо сохраниться", - подумал Виктор Петрович. Борис, среднего роста и хорошо сложенный мужчина с живым доброжелательным лицом, лет сорока пяти, из той породы энергичных и открытых людей, которые в любом месте и в любой компании чувствуют себя "в своей тарелке". Он у главного конструктора основная палочка-выручалочка в таких нештатных ситуациях. Неунывающий, выносливый на работу и изобретательный, он как будто создан, чтобы "разруливать" разные аварийные и нестандартные проблемы. Чем сложнее задача, тем она его сильнее мобилизует.

Валентин Иванович рассказал, что ему было известно из разговора с дежурившим во время тестовых испытаний офицером. Система пропустила три цели и выдала две ложные тревоги, что, конечно, было "ни в какие ворота", как прокомментировал Борис. Дальнейший разговор не дал никаких намеков на источник неполадок. Контрольно-проверочная аппаратура показывала, что никаких проблем со станцией нет.

- Хорошо. На месте будем разбираться, - безмятежным голосом подвел итог Валентин Иванович. Переменили тему разговора.

- Как там первопрестольная? - поинтересовался Виктор Петрович. Борис метнул быстрый взгляд на Валентина Ивановича - хочет ли он сам ответить на вопрос. По каким-то неуловимым признакам сделал вывод, что тому надо собраться с мыслями, и ответил сам.

- Столица и есть столица, Виктор Петрович. Где власть, там и деньги, дело известное. Пока жить можно, хотя многие из-за всех этих военных конфликтов затягивают потуже пояса. Цены вздувают, думаю, просто по поводу, не так уж все плохо. На местные продукты с чего цены увеличились? Нам, конечно, эти военные разборки как бы на руку, разработки точно не прикроют, и радарные станции не законсервируют, как раньше. Но только все равно, нехорошо это все, нехорошо. Разворошил запад, и особенно американцы, весь мир. Что за народ? Что им всё неймется? В Европу беженцев наслали, на Ближнем Востоке всех друг с другом стравили, в Украину с ногами влезли. А власть, она о чем думает? О своих карманах только? Вот такая нынче жизнь в столице. У вас, наверное, не лучше? - переадресовал он вопрос Виктору Петровичу. Тот ненадолго задумался, как ответить. Борис, видать, сказал, что думает. Риска отвечать откровенно в такой компании нет, и все же распускать язык ему по привычке не хотелось. Молчание - золото. Дорого он за это знание заплатил. Ответил нейтрально.

- Видите, на периферии власть как-то не принято ругать. Делают что-то там в Москве, им виднее. Мне сложно судить о политике. Но легче, верно, не становится. Просто народ привык к такой жизни, другой не знают. Процентов пять-семь, думаю, живут отлично - в любой ситуации всегда найдутся такие люди, вы же знаете. Остальные, мне кажется, больше выживают, но для них это и есть жизнь. Все равно, находят какие-то радости, как-то крутятся. Не сказать, чтобы народ сильно озлобился, но и доброты нет. Каждый сам по себе, в одиночку, никто никому не верит.

Послышался скрип открываемой двери, и в потеплевший за время их отсутствия вагон с клубами морозного пара поднялись Соболев с Николаем. Сняв пальто, присоединились к беседе.

В этот момент говорил Виктор Петрович. Заметив, что Валентин Иванович хочет что-то сказать, прервался. Действительно, тот, снимая и аккуратно складывая черный шерстяной шарф, начал говорить своим спокойным голосом.

- И Боря, и Вы, Виктор Петрович, конечно, правильно говорите. Но только, знаете, я как-то спокойно на все смотрю. Ну, вот такая жизнь сейчас. Могу я что-то поменять? Ответ очевидный - нет. И у меня не такой характер, чтобы митинговать и выступать с обличительными речами на площадях. Да и зачем надо расшатывать, что есть? Проходили уже, хватит. Но если я не могу ничего поменять, почему должен беспокоиться, что жизнь не такая, как мне бы того хотелось? И в итоге я просто оптимизирую свою жизнь при данных начальных и граничных условиях. Знаю, Боря меня обвинит в соглашательской позиции, и будет не прав. - Борис, действительно, уже приподнял руку, желая что-то сказать, но передумал. Валентин Иванович продолжил: "И вот почему. Как только я увижу реальную возможность на что-то повлиять к лучшему, я ей не премину воспользоваться. По нашим проектным делам, Боря, ты же не обвинишь меня в ретроградстве и пассивности?" - повернулся он к Борису. Тот согласно кивнул головой.