Нащупывая в темноте знакомую дорогу под ногами, сбегаю вниз, к плотине, и бегом поднимаюсь наверх по косогору. Дальше в том же хорошем темпе двигаюсь своим обычным маршрутом мимо станции в лес, где подтягиваюсь, делаю прыжки из глубокого приседа и другие упражнения - обычная утренняя зарядка, которая на деле по нагрузке больше похожа на тренировку. Физическую форму надо держать. Жизнь штука непростая, и если не желаешь отсидеться в тихом закутке, но познать её во всей полноте, то будь готов ко всему, и в том числе к тому, что многие дела потребуют раз в пять-семь, а где-то и в десять раз больше сил, чем предполагалось вначале. Сделать что-то серьезное качественно, "по-человечески", с первого раза практически невозможно. За первым "проходом" обязательно придется делать и второй, и третий, а чаще и больше. И чем раньше это поймешь, а главное
Выбежав на открытый пригорок с пожухлой травой и засохшими стеблями полыни, с которого через долину видно дома на окраине Нахабино, вдруг ощущаю, что делаю всё это как на автомате, хотя уже давно окончательно проснулся. И неожиданно понимаю, что уже который месяц моя эмоциональная жизнь как будто под гнётом. А ведь когда-то именно эмоции составляли суть моего существования, главное наполнение жизни, и они всегда были яркими, объёмными, волнующими. Собственно, ценность жизни как таковой и представлялась как постоянный красочный калейдоскоп эмоций - глубоких, всепроникающих, одухотворённых...
- Нда... - говорю вслух, продолжая в утренних сумерках разглядывать открывшуюся передо мной утреннюю панораму. А что я могу сейчас сделать? Я же как гайка в работающей машине - не выскочить. Дальше, дальше... И как долго? Да кто его знает. И я гоню подальше от себя эти мысли. А зря, зря... Как раз на такие вопросы и надо отвечать в первую очередь. Это остальное может подождать.
В лаборатории решаю текущие дела с Сашей. На сей раз расчёты прошли нормально, так что двигаемся дальше, и я начинаю объяснять Саше наши дальнейшие задачи. Потом снова еду к метеорологам. На сей раз надо уточнить кое что с Сергеем, и, пожалуй, пока информации будет достаточно. Вместе мы "пропахиваем" ещё пару толстенных отчётов с раскладными графиками и диаграммами, и к трём часам я понимаю, что можно заканчивать. С Сергеем мы идём в столовую, где непринуждённо переключаем разговор на посторонние темы. Говорит больше Сергей, в котором всё ещё живут эмоции от недавней защиты диссертации. Я слушаю, поскольку и мне в недалёком будущем предстоит пройти похожую процедуру. Но, похоже, у Сергея проблем было много. Не думаю, что в нашем институте, где защита кандидатских дело довольно рутинное, придётся решать многие из тех организационных проблем, о которых говорит Сергей. Несмотря на непринуждённость разговора, чувствую, что у Сергея на языке вертится вопрос о наших общих проблемах. В конце концов, он не выдерживает, и напрямую спрашивает, есть ли у меня какие идеи. Не вникая в детали, я высказываю ему свои соображения насчёт сильных вариаций поглощения радиосигнала в облаках. Сергей надолго задумывается. Прояснив для себя ситуацию, он присвистывает и возбужденно говорит: "Стой! Но тогда решение никогда не сойдётся, верно?"
- Верно, - спокойно и несколько беспечно отвечаю я.
- Что же делать? - в растерянности, скорее высказывая свои мысли вслух, задаёт вопрос Сергей.
- Пока не знаю, - по-прежнему беспечально отвечаю я, поскольку и в самом деле понятия не имею, как вывернуться из этой ситуации. Но я также знаю, что проблемы имеют решения - весь вопрос в том, чтобы их найти, и насколько они будут дорогостоящими.
- А ничего, Сергей. Давай подумаем два-три денька, потом снова встретимся, обсудим. Сергей без особого энтузиазма соглашается. Я могу его понять. Просмотрев теперь всё, что они делали, мне ясно, что вряд ли они что ещё придумают, так что на Сергея и остальных надеяться нечего, а надо засучивать рукава, и начинать