Формулы страха. Введение в историю и теорию фильма ужасов

Другим чужаком, сумевшим воплотить на экране самую суть английского мистицизма, был испанец Хосе Рамон Ларрас. Долгое время он жил в Париже, где приобрел известность в качестве модного фотографа и художника комиксов, затем, устав от богемной парижской жизни, возмечтал поселиться в Англии. «Я невротик, как все добрые латиняне, — говорил он. — Англия для меня подобна большой пилюле валиума». Ларрас обожал английскую культуру, но в отношении к сексу на экране оставался европейцем, а потому стал подарком для британских продюсеров exploitation, которые увидели возможность сделать из него второго Джесса Франко. Однако Ларрас хотел большего. Завороженный поэзией и таинственностью британской провинции, он стал настоящим певцом ее лесов, болот и туманов. Его лучшие картины, такие как «Кричи и умри» (1972), «Симптомы» (1973) и «Вампиры» (1974), были не только раскованны в показе насилия и секса, но и несли в себе призрачную иррациональную атмосферу, воскрешающую в памяти рассказы М. Р. Джеймса. Подобно всем визионерам, Ларрас мало внимания уделял сценарию и игре актеров, зато дотошно вникал в технические аспекты съемок, поражая бывалых английских операторов своим перфекционизмом. Медитативные по ритму, основанные на недоговоренностях и намеках, часто ничего не объяснявшие зрителю, фильмы Ларраса резко контрастировали с нарративным хаммеровским стилем и представляли собой попытку привить на британской почве традиции латинского поэтического ужаса. Попытка не удалась — у Ларраса не было последователей. Но его немногочисленные ленты, как и картины Ривза и Фуэста, существенно облагородили ландшафт английского хоррора, который без них выглядел бы удручающе однообразным.

Глава 9

Что такое giallo. Дарио Ардженто и его герои: сыщики поневоле, вуайеры по призванию. Поиск истины в иллюзорной реальности. Мифология искусства как источник страха.

Итальянское giallo — наверное, самый скандальный субжанр европейского хоррора: фетишистский гибрид фильма ужасов, софт-порно и детектива а ля Конан Дойл. С детектива все и началось. В Италии на протяжении многих лет пользовалась большой популярностью серия романов классиков mystery-детектива, от Агаты Кристи до Джона Диксона Карра. Книги этой серии, выпускавшиеся миланским издательством «Мондадори пресс» с 1929 года, имели желтые переплеты, и от них будущий жанр получил свое название (giallo — «желтый» по-итальянски). Вскоре итальянские авторы тоже начали сочинять детективные романы, ориентируясь на импортную классику, и так возникло литературное giallo. Существует оно и поныне; его самым известным образцом считается «Имя Розы» Умберто Эко.

Но кинематографическое giallo, родившееся тридцать лет спустя, сильно отличается от своего литературного собрата. Катализатором появления giallo в кино стал успех хичкоковского «Психоза». Благодаря ему, одним из постоянных персонажей нового жанра становится маньяк-убийца, чьи действия, внешне иррациональные, все же имеют в основе некую извращенную логику, в которую необходимо проникнуть зрителю.

Первыми образчиками giallo, сформировавшими канон жанра, считаются фильмы Марио Бавы «Девушка, которая слишком много знала» (1962) и «Шесть женщин для убийцы» (1964). Уже через год Элио Скардамалья, Риккардо Фреда и Лючио Фульчи ответили своими gialli, окончательно же утвердил новый жанр в своих правах бывший кинокритик Дарио Ардженто, чья дебютная картина «Птица с хрустальным оперением» (1969) стала самым кассовым фильмом года в Италии. Этим фильмом Ардженто утвердил еще один характерный прием данного жанра: показ убийства с точки зрения убийцы. На все остальные события, происходящие в картине, мы смотрели глазами главного героя — писателя, переквалифицировавшегося в частного сыщика, но в сценах убийств камера неизменно воспроизводила взгляд маньяка. Аудитория видела искаженное ужасом лицо жертвы, ее отчаянные попытки защититься от ударов ножа или бритвы и — руки убийцы в черных перчатках, выходящие прямо из-за рамки кадра, как если бы они принадлежали самому зрителю. Это вызывало шок у публики, которую насильственно заставляли идентифицироваться с безумным убийцей, и, одновременно, нарушало основное правило хоррора, согласно которому зритель должен смотреть на происходящее с позиции жертвы. Этим приемом Ардженто еще больше обнажил садистический подтекст giallo: отныне данный жанр позволяет зрителю не просто созерцать эффектные убийства, но и получать извращенное удовольствие, как бы «исполняя» их собственными руками — в безопасности кинозала. Подобное удовольствие, похоже, хорошо знакомо и режиссеру. Ардженто сам «совершает» все убийства в своих фильмах; руки убийцы, которые мы видим в кадре — всегда его собственные.