Формы и содержание мышления

Рационализм интересуется именно этой особенностью. И чтобы иметь возможность ее описать и понять, представителям рационализма пришлось в итоге вообще элиминировать объект в решении логического, теоретико-познавательного вопроса о природе и связи «идей»[5]. Основные, исходные научные «идеи» врождены уму, согласно Декарту и Лейбницу; в рассудке нет ничего такого, чего не было в чувствах, кроме самого рассудка, как говорил Лейбниц. Поэтому вместо понятия о науке и научном мышлении в рационализме существует понятие об особой мыслящей субстанции, «модусами» которой являются те или иные объясняемые конкретные знания (т. е. объяснение их происхождения состоит в сведении их к исходным состояниям сознания же). В этой связи и возникает в философской теории своеобразная надстройка к сознанию нашего «робинзона», владеющего знанием, которое, как считает рационализм, не связано в своем возникновения с внешним объектом: роль этой связующей надстройки выполняет «божественный интеллект», лейбницевская «предустановленная гармония» как гарантия совпадения хода идей и хода вещей, как гарантия существования научного знания о внешнем мире. Ведь и для рационализма несомненен тот факт, что знание, как бы ни понималось его происхождение, соотносится тем не менее с вещью, является знанием именно о ней и к нему применимы критерии истинности или ложности, адекватности или неадекватности объекту, — иначе нет никакой науки. Тем не менее предполагаемая в XVII–XVIII вв. «гносеологическая робинзонада» вовсе не глупость, свидетельствующая о непонимании того, что человек живет в обществе (об этом знали все), а своеобразная абстракция, исторически необходимая и достаточная для осмысления определенных отношений научного сознания. Индивидуалистическая фикция, порожденная становлением буржуазного общества, общества свободной конкуренции, в данном случае оказала своеобразную услугу теории познания, позволила выделить и зафиксировать исследовательскую деятельность ученого в ее отличии от простого оперирования готовыми, социально навязанными представлениями, традиционными нормами и «святыми» догматами. Особенность научных положений усматривалась теперь в том, что они являются продуктом собственного разума и собственной деятельности суверенного в своем мышлении индивида, который может все подвергнуть критической оценке и вынести самостоятельное решение. Если в философии на базе такого представления сформировался подход к науке как к рациональной способности отдельных самостоятельных индивидов, то в социально-психологическом отношении идея «робинзонады» (отнюдь не самой философией выработанная, а, наоборот, проникшая в нее из массового сознания) оказалась в те времена условием развития наук, условием создания атмосферы свободного научного исследования. К тому же именно в пределах абстракции «гносеологического робинзона» старым материализмом было осуществлено доказательство происхождения содержания мышления из чувственного опыта, зависимости этого содержания от данных созерцания, доказательство первичности объекта в формировании материала наших знаний, хотя и был оставлен в стороне вопрос о форме, способе, с одной стороны, приобретения этого содержания и, с другой стороны, преобразования его в научно- объективную картину предмета.

Но как раз эта последняя проблема выдвигалась на передний план развитием наук, их логического опыта и задач. Для решения ее указанная абстракция не годилась.

Дальнейшее теоретическое расчленение мышления, абстрагированного в познающем субъекте в виде определенной его способности, особых связей знаний и т. п., упирается в необходимость принять во внимание нечто иное, чем проявление мысленной деятельности в изолированно взятом сознании и отношение отдельного индивида к объекту этой деятельности. Это «нечто» может быть лишь особой общественной связью между индивидами. Учет ее приводит (или должен приводить) к раскрытию иного типа зависимости этой деятельности от объекта, чем непосредственно чувственный контакт с ним. Речь идет о выделении науки как общественно- исторического образования и о выделении связей сознания с объектом, уже опосредованных наукой. На основе абстракции «гносеологического робинзона» нельзя было выделить и учесть в теории специфическую для познания связь человека с обществом. Возникновение такого умения, конечно, не означает, что исследование мышления становится исследованием общества, логика и теория познания — социологией. Речь идет о том, чтобы учесть общественную природу познания в логических абстракциях, в понятиях, относящихся именно к мышлению, зафиксировать общественные связи познания средствами самой логической теории, гносеологии.

2. Действительные факторы образования научных знаний