Форпост

- Где?.. - рявкнул Слимак. - Ты своих дружков спроси, куда они их угнали, - вор!..

Батрак растерянно развел руками.

- Я лошадей не угонял, - сказал он. - Всю ночь я не выходил отсюда... Что-то со мной неладно; видать, я захворал...

Он покачнулся, но удержался, схватившись за косяк.

- Нечего тут болтать!.. Чего дурака валяешь, не видишь разве, что лошадей у меня украли?.. - кричал, кипя от гнева, Слимак. - Ворам-то надо было ворота отомкнуть да через тебя лошадей провести.

- Никто тут ворот не отпирал и лошадей через меня не выводил, накажи меня бог, коли я вру! - сказал Овчаж, ударяя себя кулаком в грудь.

И вдруг заплакал.

В эту минуту из-за риги показались Ендрек и Слимакова.

- Тятя! - крикнул, подбегая, мальчик. - Бурек околел, лежит под забором...

- Воры его отравили, - прибавила мать, - видно, пена у него шла... Так и замерзла на морде.

Овчаж, едва стоявший на ногах, опустился на порог.

- Да и с этим что-то сделалось, - сказал Слимак, - совсем ополоумел. Насилу его добудился... Да еще хворь к нему привязалась...

- Ну и пусть себе подыхает! - крикнула Слимакова, грозя кулаком. - Спал в конюшне и дал лошадей украсть... Чтоб ему ни дна ни покрышки, когда околеет!

Ендрек нагнулся за камнем, чтобы швырнуть в Овчажа, но родители удержали его. Присмотревшись получше, они заметили, что батрак изменился до неузнаваемости. Лицо у него посерело, губы стали бледными, как у покойника, глаза ввалились.

- Может, и его отравили? - шепнула хозяйка.

Слимак пожал плечами, не зная, что отвечать. Затем стал допрашивать батрака, не был ли кто вчера в их отсутствие и не угощал ли его?

Медленно, с усилием, но ничего не тая, Мацек рассказал о проезжем, которому починил сани, и о снадобье монахов из Радечницы; всхлипывая, он добавил:

- Видать, дали мне какого-то поганого зелья, чтобы лошадей увести...

Но Слимак не только не пожалел его, а снова впал в бешенство.

- А ты взял у него и выпил? - кричал он. - И не пришло тебе в голову мне рассказать, когда мы вернулись из костела, а?

- Как тут было рассказывать, - ответил Мацек, - когда вы сами малость угостились?..

- А тебе-то что? - заорал Слимак. - Твое собачье дело не подглядывать, пьян я или не пьян, а когда я напился, смотреть в оба, чтобы чего-нибудь не утащили... А ты такой же вор, как и они, - еще хуже их: ты меня подвел - за то, что я пустил тебя в дом, когда ты с голоду подыхал!..

- Ох, не говорите так! - простонал Овчаж.

Он сполз с порога и повалился в ноги Слимаку.

- За вами осталось, - всхлипывал он, - мое жалованье... Да еще тулуп у меня есть, хоть худой, а все-таки... Ну, и зипун да сундучок... Все заберите себе, только не говорите, что я вас подвел... Пес-то был не вернее меня, а и его отравили.

Но Слимак в остервенении оттолкнул его.

- Что ты мне голову дуришь! - яростно закричал он. - Сундук мне свой отдает да жалованье, а лошади стоили не меньше как восемьдесят рублей... За целый год я не скопил столько, чтобы лошадей купить... Восемьдесят рублей, о, Иисусе!.. Восемьдесят рублей отдать из-за этого прощелыги... Будь ты мне сын родной, а не бродяга приблудный, и то бы я тебя не простил... Оба мальца, хоть они мои дети, того мне не стоили...

Гнев его возрастал. Дрожа от бешенства и сжимая кулаки, он вопил:

- Да мне-то чего беспокоиться! Ты виноват, что пропали лошади, ты их и находи, а нет - я в суд на тебя подам за воровство... Ступай куда хочешь, ищи как знаешь, но без лошадей на глаза мне не показывайся. Убью! Себя загублю, а убью... До того ты мне омерзел из-за этой кражи, что вот схвачу топор и башку тебе раскрою! И щенка этого забирай, Зоськина ублюдка, а то сдохнет. Оба убирайтесь вон! С лошадьми вернешься - все тебе прощу. А без них придешь, лучше удавись, но мне на глаза не попадайся.

- Я буду искать, - молвил Мацек, надевая трясущимися руками ветхий тулуп. - Авось господь бог мне поможет...

- Черта проси, чтобы он тебе помог, раз через твою подлость я теперь разорился, - пробормотал Слимак, повернулся и ушел.

- А сундук ты оставь, - сказал Ендрек.

- Так-то он нам отплатил за нашу доброту! - прибавила хозяйка, вытирая фартуком слезы.

Все трое пошли в хату. И хоть бы кто-нибудь на него ласково поглядел, а ведь он, может быть, уходил навсегда.

Мацек остался один и неторопливо собирался в путь. Он надел на сиротку свой жилет, потом завернул ее в лоскут от зипуна, а поверх укутал рядном. Затем подпоясался кушаком и разыскал во дворе толстую палку.

У него разламывалась от боли голова, а ослабел он, как после тяжелой болезни. Но он уже мог думать и понимал, что произошло. Мацек не обиделся на Слимака за то, что тот избил его и выгнал из дому, - правду сказать, хозяин был прав; не смущало его и то, что с этой минуты он лишается крова: у таких, как он, крова никогда не бывает. Не тревожило Мацека даже будущее, ни его собственное, ни сироткино, - что ж: мир велик, а господь бог везде. Его мучило другое: жаль было украденных лошадей.