Форпост мертвецов

Нежить вернулась в свои владения, отловила нескольких растерянных иномирцев, блуждающих по пустошам возле Портала, и принялась, как и прежде, охранять проход между мирами. Нам всем безумно повезло, что за то время, пока они оставляли свой пост, ничто чужое не успело глубоко проникнуть в наш мир. Вся их операция по спасению одного незадачливого дипломата из когтей злобного, но законного правителя, с ликвидацией последнего и военным переворотом, была, разумеется, чистой воды безнадежная авантюра, но должно же было нам хоть раз повезти? Так или иначе, но победителей не судят, уж я-то определенно была на них не в обиде!

На этот раз мое прощание с нежитью было светлым и почти веселым, ведь я твердо рассчитывала на скорую встречу. Главные враги были повержены, большинство насущных угроз миновало, и я радовалась глупым мыслям о том, что теперь смогу часто навещать своих друзей, а когда все наладится, то обязательно вернусь к ним насовсем. К несчастью, как всегда я кое-что не учла. Причем очень многое.

Я даже близко не представляла, какой огромный, немыслимый фронт работ и боев мне предстоит. Безумно повезло, что рядом со мной оказался Эрвин. Сделала его канцлером и, не без угрызений совести, свалила на него большинство забот по управлению княжеством. Я не могла сама справиться со всеми возникающими проблемами, этот груз оказался мне попросту не по силам, несмотря на то, что я добросовестно пыталась вникнуть во все и помогала своему другу, чем только могла. Но было очевидно, что среди всех моих весьма немногочисленных способностей решительно не оказалось ни малейших навыков государственного деятеля. Военные операции оказались тем единственным, что у меня хотя бы более-менее получалось. Еще неплохо удавалось выступать с проникновенными речами перед массами, особенно если целью выступления было запугивание. Правда, воодушевление и ободрение в моем исполнении были тоже не безнадежны, но практиковались значительно реже.

Нашей первой задачей было установление крепкой и сильной централизованной власти, немаловажной составляющей которой оказалось укрепление вооруженных сил и ненавязчивая смена всего командного состава на людей, безоговорочно преданных мне и Эрвину. После этого, не без трепета в сердце, мы приступили к воплощению своих идей в жизнь.

И началось…

Я, как лесной пожар, носилась с места на место по территории обоих княжеств. Мое войско подавляло мятежи, пресекало провокации, разбивало ополчение дворян, в стихийном порыве восставших против тех, кто отобрал земли, людей и привилегии, свято закрепленные за ними в течение сотен лет. Временами, скрепя сердце, приходилось устраивать показательные расправы.

Вряд ли когда-нибудь из моей памяти выветрится чистая, искренняя ненависть, пылавшая во взгляде Оспака сына Лека, моего дальнего родича. До того, как мы наголову разбили его отряд, пока он не объединился с другими и не натворил еще больших бед, этот благообразный старец успел вырезать несколько мирных деревень, посмевших открыто выразить мне поддержку. Как не претила мне необходимость в очередной раз обагрять руки кровью своего рода, простить подобное преступление я не имела ни малейшего права. Участь Оспака была предрешена. Единственное, что я могла себе позволить – неловкую попытку переманить его сторонников, привычно запугивая, обнадеживая и убеждая. Однако он прервал меня.

- Лильда, глупая девчонка, неужели ты не понимаешь, что покроешь несмываемым позором и себя и всех тех, кто последует за тобой?! Ты пытаешься убедить этих юнцов, что действуешь во имя добра и справедливости, что выступая против Эрика, боролась с воплощением зла. Но, пойми, что сейчас при всех своих благих намерениях ты оборачиваешься куда более страшным злом, о котором с дрожью будут вспоминать еще многие поколения! Сейчас ты рушишь традиции предков, и тебе придется под корень вывести весь свой род, а заодно уничтожить сотни лучших, достойнейших представителей твоего народа, вся вина которых кроется только в благородном происхождении! И ты смеешь вот ЭТО называть добром?! Да чем оно лучше самых чернейших злодеяний Эрика?! Пройдут годы, и он превратится в святого мученика, а твое имя будет проклято в веках!

Ни в коем случае нельзя было показать даже слабую тень смущения, что зародила во мне эта речь, откровенно смахивающая на предсмертное проклятие. Осознав, что не в силах дальше удерживать на своем лице невозмутимое выражение, постаралась преобразить его в кровожадный оскал. В этом здорово поспособствовали воспоминания о деяниях новопреставленного «святого мученика», а также совсем свежие впечатления о кровавых подвигах достойного старца, бесстыдно стоящего передо мной воплощенным укором совести.