Форпост в степи

Вскоре девушка заснула. И сон ее был так глубок, что она проспала до утра в одной позе, даже ни разу не повернувшись.

* * *

Встреча с Анией произошла как раз в то время, когда Нага считал, что пора подумать об уходе от Жаклин. Он быстро оценил девушку: она была очень красивой, веселой, деловитой, разумной. Но он влюбился в нее сильнее, чем хотел. Ания, не подозревая сама, выбила его из колеи спокойно–размеренной жизни.

Нага стал раздражителен, разочарован и обижен. Он знал, что ханская дочь никогда не будет его. Нагу пугали бесчисленные поклонники, которыми окружила девушку Жаклин. Пока еще Ания

отвергала одного за другим. А вдруг все же найдется мерзавец, который сумеет заинтересовать восточную принцессу? Будет ли она по–прежнему непреклонна? Строгое воспитание, конечно, могло сыграть свою роль, но…

Hare нездоровилось. Он заболел от безответной любви к Ание. Его не заботили исчезновение Калыка и бегство разбойников. Нагу разбирало раздражение на самого себя — жалкого слуги женщины- негодяйки, раздражение на покойного отца, оставившего его без средств к существованию и без положения в обществе, которое он должен был занимать по праву рождения. Обладай он сейчас всем тем, Ания принадлежала бы ему.

Пока Нага размышлял о превратностях судьбы, ноги сами привели его к дверям кабака. Приказчик был угодлив и осторожен с новичком.

— Не крути, любезный, — огрызнулся Нага. — Опий есть?

Приказчик развел руками. Разве он не знает, что курение опия и гашиша в городе запрещено? И откуда у него опий? Он законопослушный человек. Водки, пива, вина — сколько угодно, а вот опий…

Потом он все же завел Нагу в какую–то полутемную комнату и усадил в мягкое кресло. Приказчик тут же ушел, а вместо него появился слуга, который поставил на стоявший у кресла столик чилим .

Нага сидел в кресле и безучастным взглядом смотрел на похожий на пузатую куклу с маленькой головкой чилим. Он нет–нет да и протягивал к нему руку, и впрямь забавляясь чилимом, как уродливой куклой. Давно уже он не наслаждался курением опия…

Слуга раскрыл мешочек, не спеша заложил в головку чилима опий и, нагнувшись, дрожащей рукой зажег спичку. Зашипела, потом загорелась спичечная головка, и вот вспыхнуло синеватое пламя.

Нага поднес ко рту длинный мундштук. Когда в чилиме заклокотала вода, он затянулся три–четыре раза, да так сильно, что опий вспыхнул, и из головки чилима вылетело пламя.

Нага, казалось, накурился, отодвинул в сторону чилим, но сильно закашлялся и сплюнул вязкую слюну на пол.

— Господин, вы так легкие себе надорвете, — прошептал кто–то участливо.

Отвалившись на спинку кресла, Нага не отвечал. Его землистое, словно у мертвеца, лицо было неподвижно, глаза под нахмуренными бровями прикрыты.

Несколько минут он сидел молча, потом буркнул, не открывая глаз:

— Что ты сказал?

— Я говорю: вы так легкие себе надорвете, господин, — повторил все тот же участливый голос.

Нага открыл глаза. Пожевывая кончик мундштука, он посмотрел на обладателя вкрадчивого голоса и брезгливо подернулся.

— Пошел вон, цыганская морда, — сказал он. — Убью, если ты не исчезнешь!

Нага заерзал в кресле и трясущимися руками ухватился за чилим. Смахнув пепел, он опустил в стекло лампы узкую полоску бумаги, зажег и раздул чилим заново. Затянулся, покурил…

Голова наполнилась туманом, а телом овладела сладкая нега. Казалось, что он где–то в раю, далеко от мира суетного и от всех тех забот, которые преследовали его повсюду. Нага не помнил, сколько времени провел в мире грез. На грешную землю он вернулся от ощущения того, что кто–то осторожно вытягивал из кармана наполненный золотыми монетами кошель.

Hare не раз приходилось бывать в подобных ситуациях. И он научился выходить из них победителем. Приобретенный опыт тут же пришел на помощь и подсказал единственно верное решение.

С ловкостью кошки он выбросил вперед левую руку и схватил за горло пытавшегося его обчистить негодяя. Другой рукой он выхватил из–за пояса кинжал, острие которого приставил к груди вора.

— Ты поступаешь плохо, цыган, — процедил он сквозь зубы, грозно посмотрев в лицо вора. — Обкрадывать спящего грешно и… — Он слегка нажал кинжалом на грудь злоумышленника. — …Смертельно опасно!

— Прости, господин, — пробормотал испуганно цыган. — Мне есть нечего, — захныкал он жалобно. — Не со зла я, а от безысходности.

Нага ослабил хватку. Но как только цыган пошевелился, быстро поднес лезвие кинжала к его горлу.

— Ты не из тех цыган, что встали табором у Менового двора? — Да.

— Откуда пожаловали?

— Из Сакмарска.

— Колдуньи в таборе есть?

Цыган замялся, но как только острие кинжала укололо горло, тут же ответил:

— Да. Две.

— Настоящие?

— Да.

— Не врешь?

— Нет.

Нага медленно убрал кинжал обратно в ножны и вытянул из кармана кошель. Он поднес его к заблестевшим алчным огнем глазам цыгана:

— В нем пятьдесят золотых монет. Для тебя, пес, это целое состояние!

— О да, господин, — выдохнул тот, будучи не в силах отвести взгляд от кошелька.

— Так ты хочешь, чтобы эти деньги достались тебе? — спросил Нага.

— Хочу, господин, — срывающимся голосом ответил цыган.