Форпост в степи

Целый день старичок бился в истерике. До крови расцарапал грязными ногтями лицо, а потом сорвал с себя одежду. На следующий день в доме казака Усачева случился пожар. Все его дети погибли…

Некоторое время спустя Огрызок пришел к умирающей жене Матвея Ногина. Прямо с порога юродивый бросился к смертельно больной женщине, стал целовать ее в губы, срывать с нее одежду.

— Постой, дурень! — завопил потрясенный увиденным Матвей.

— Сам дурень! — огрызнулся юродивый, продолжая обнимать умирающую грязными руками.

Затем он ушел так же неожиданно, как и пришел. А на следующий день женщина поднялась с кровати и без посторонней помощи вышла на улицу.

После этого случая казаки табуном ходили за юродивым, выклянчивая у него исцеление от разных болезней, но Огрызок лишь грубил им:

— Чего пристали… Ступайте вон!

С наступлением весны юродивый куда–то засобирался. Казаки уговаривали его остаться, но Огрызок лишь угрюмо отмалчивался и молился, не отводя глаз от иконы в доме Пугачевых. Наконец он подозвал к себе Емелю, положил ему руку на голову и вкрадчиво заговорил:

— Предначертано тебе, Емелюшка, быть в этой жизни большим человеком и великим воином. Тебя будет любить и почитать народ. Но бывать этому недолго. Опосля примешь ты смертушку лютую, страшную. А любовь и почитание по тебе народ сохранит на многие года…

Юродивый встал, поклонился Пугачевым и, выйдя за дверь, исчез, словно его никогда в станице и не было. Вскоре все забыли о его существовании, кроме Емельяна. Слова Огрызка глубоко зацали в его душу.

* * *

Казака разбудил дождь, смочивший открытую голову и шею. Несколько минут он целиком был занят осознанием того, что жив. Жив! Ободрившись, принялся изучать: ранен, не ранен? Но решился на это не сразу, опасаясь узнать что–нибудь страшное. Продолжая лежать неподвижно, прислушивался, не ощутит ли где боль: живот, грудь, ноги — нет, руки и голова в порядке. Тогда он предпринял еще одну

попытку: попробовал совсем немного пошевелить сначала одной рукой, затем другой, потом повертел головой, подогнул левую ногу. Подгибая правую, почувствовал в бедре обжигающую боль.

Несмотря на рану, он должен был выбраться отсюда. Да только это не так просто.

Выбраться — значит встать с земли и тем самым подставиться под пули и осколки снарядов. От одной только мысли об этом пот выступил у него на лбу. Сильная усталость разливалась по телу. Он понимал, что не должен ей поддаваться, но после всего пережитого искушение было слишком велико. Только бы не сморил сон.

Дождь кончился. Вдруг казак заметил, что левая нога цепенеет от холода, а правой почему–то тепло. Жар разливался от бедра к колену, даже к икре. Сердце сжалось от страха. Пугачев резко согнул ногу, и правое бедро сразу же отозвалось острой болью. Он спешно расстегнул ремень и провел рукой по ноге, пытаясь нащупать место, источающее тепло. Пугачев поднес руку к глазам, вся она оказалась красной от крови. Да, да, это его кровь вытекает из тела, а с нею по каплям вытекает и жизнь. Он подохнет от потери крови, подохнет, как бродячий пес! На помощь бы кого позвать… Кричать надо, чтобы его услышали, надо сейчас же вскочить с земли и бежать назад, надо…

Между тем он все еще прижимался телом к земле, неподвижный, беспомощный.

Казак немного пришел в себя. Главное — не поддаваться страху и панике. Драть глотку, взывая о помощи, нет смысла, хотя кругом и тихо. Идти он не может: любое движение усилит кровотечение. Но что–то нужно было делать.

Пугачев вновь засунул руку в штанину и коснулся пальцами раны. Почувствовал легкую пульсацию крови, ударяющую в пальцы. Так, а теперь он крепко, со всей силой, прижмет пальцы к ране. Казак настороженно ждал. Кажется, удалось. Только не ослабить нажатие, выдержать? Напряженные пальцы быстро начали уставать. А это означает…

Казак почувствовал острое желание оставить в покое рану и хоть немного передохнуть. Пугачев старался не шевелиться, не усиливать кровотечение. Только бы не заснуть, как бы ни хотелось сомкнуть веки! Заснешь — погибнешь. Умирать еще рано. Он еще не сделал того, о чем ему говорил юродивый, и твердо верил, что смерть не заберет его под свист пуль и грохот взрывов.

А сейчас важно хорошо наложить повязку на рану и остановить кровь. Борясь с наступающим сном, Пугачев разлепил веки и осмотрелся. Кроме перемешанных с землею трупов, он не увидел никого. Люди, живые, где вы? Никого… никого! Ох, Боже! Тяжела десница твоя!

Вдруг он увидел оседланного коня. Не веря своим глазам, казак привстал и, морщась от боли, пополз к животному. К счастью, конь стоял на месте, видимо, возле убитого хозяина и стриг ушами. Боясь его спугнуть, Пугачев подполз поближе и ухватился за стремя. Конь вздрогнул, фыркнул, но с места не сошел.

— Стой, стой, родимый, — прошептал казак. — Унеси меня отсель, родимый. Домой, на Дон меня умчи!

Пугачев нашел в себе силы взобраться в седло. Конь перемахнул через заваленную трупами траншею и помчался в сторону видневшегося леса.