Это было очень кстате, посколько мы уже с неделю не мылись и слегка запаршивели. Плещемся мы в этой яме, нас поливают из шланга, все путем, и вдруг стало резко темнеть, а потом раздался какой-то не понятный звук, кто-то из поливальщиков завопил: «Летит!» — и тут всех, кто стоял на краю ямы, как ветром сдуло, а мы стоим на дне ямы нагишом, переглядываемся, и вдруг грянул сильнейший взрыв, потом второй, и все, крича и ругаясь, стали думать, как бы дотянуца до своей формы. Вокруг рвуца снаряды, кто-то крикнул: «Ложись!» — что, конечно, было излишне, посколько мы и так ползали по дну ямы: посмотреть со стороны — червяки, а не люди.
Следущая взрывная волна окатила нас говном, все заорали пуще прежнего, а парни в дальнем конце ямы начали вдобавок истекать кровью и зажимать поврежденные части тела. Все поняли, что яма — укрытие не надежное. Откуда ни возьмись на кромке замаячил сержант Кранц и гаркнул, чтобы мы вылазили и двигались за ним. Дождавшись краткого промежутка в этой кононаде, мы выволокли свои задницы из ямы. И тут мне открылось такое, что боже упаси. На земле валялось четверо или пятеро наших поливальшиков, даже не похожих на людей, до такой степени они были изувечены — как через хлопкоуборочный комбайн пропущенные. А посколько я раньше мертвецов не видал, для меня ужасней и страшней этой сцены не было ни до, ни после.
Сержант Кранц сделал нам знак ползти за ним, и мы подчинились — видел бы нас кто-нибудь с верху! Полторы сотни голых мужиков, извиваясь, ползут по земле длинной цепью…
На територии части были вырыты стрелковые окопы, и сержант Кранц запихнул нас по три-четыре человека в каждый одиночный окоп. Я пожалел, что уполз из ямы, В этих норах мы оказались по пояс в затхлой, склизкой жиже, образовавшейся после дождей, причем в ней кишели, извивались и прыгали лягухи, змеи, жуки и всякая мерзость. Застряв там на всю ночь, мы остались без ужина. К расцвету обстрел затих, мы по команде выволокли свои задницы из этих окопов, отыскали свою форму, оружие и стали готовица отражать наступление вьетконговцев.
Мы, салаги, особой пользы принести не могли, и командиры, даже не зная, куда нас поставить, приказали нам охранять периметр с юга, где находился офицерский гальюн. Но там было еще хуже, чем в стрелковых окопах, посколько один снаряд угодил прямо в выгребную яму и разметал по територии не меньше двух центнеров офицерского говна.
Торчали мы там весь день, без завтрака, без обеда, а на закате снова начался обстрел, и каждому пришлось залечь мордой в говно. Ох, до чего же мерзопакостно!
Наконец кто-то собразил, что мы, вероятно, оголодали, и приказал доставить нам сухпаек. Мне досталась холодная яишница с ветчиной, причем на жестянке стоял срок годности: «1951». За едой все стали обмениваца слухами. Одни утверждали, что город Плейку занят косоглазыми, другие — что на нас вот-вот сбросят атомную бомбу, а снаряды — это так, разминка была. Еще поговаривали, будто обстреливают нас вовсе даже не местные, а толи австралийцы, толи голанцы, толи норвежцы. Мне лично было пофигу. Говно эти слухи.
На следущий день мы мало по малу начали обживаца около южного периметра. Вырыли себе стрелковые окопы, а из досок и листов жести, прилетевших из офицерского гальюна, соорудили над ними не большие защитные козырьки. В прочем, налетов больше не последовало, да и вторжения узкоглазых, в которых нужно стрелять, не случилось. Сдаеца мне, не такие они дураки, чтоб гальюн атаковать. На протяжении трех или даже четырех суток нас обстреливали по ночам, но в то утро, когда обстрел прекратился, к нашему ротному подполз комбат, майор Боллз, и сказал, что нам нужно двигаца к северу, в джунгли, на выручку Третьей роте, попавшей в окружение.
Прошло совсем не много времени, и летенант Хупер приказал нам «седлать коней», тогда все принялись набивать карманы жестянками с сухпайком и гранатами. Тут у нас возникла своего рода дилема: с одной стороны, гранатой утолить голод затруднительно, а с другой, она тоже лишней не бывает. Вобщем, загнали нас в вертушки, и мы полетели.
То, что Третья рота оказалась в полной заднице, мы поняли уже на подлете. Из джунглей поднимались дым и гарь, с верху нам были видны образовавшие проплешины, земля сотрясалась от взрывов. Не успели мы высадица, как по нам открыли огонь. Один вертолет подбили еще в воздухе, и это была полная жесть: ребята сгорали заживо, а мы ничем не могли помочь.