Форс-мажор

Я проехал ровно половину пути, когда за леском показался знак: «Куст вербы» – 1 км». Десятки раз проезжая мимо этого знака, я думал о том, какое, это должно быть, романтическое место, в котором расположена деревенька с таким красивым названием. Десятки раз я думал об этом и проезжал мимо, а сегодня я сделал то, чего сам от себя не ожидал. Я скинул газ и свернул на проселочную дорогу. Мне так хотелось, чтобы этот куст вербы стал впечатлением. Я проехал по жуткой колее, расплескивая в стороны веселую жижу и безобразно пачкая машину, поднялся на пригорок и увидел хутор из семи домов, остов полуразвалившейся фермы и два фонарных столба: никакой вербы, никакой романтики. Только грязь повсюду. И вообще, верба – это не кустарник, а дерево! Идиоты…

Я оставил машину около калитки и, перепрыгивая через лужи, прошел во двор. Мне навстречу, вяло помахивая хвостом, вышел наш старый дворовой кобель Кабияс. Этого урода я помню всю жизнь. На мой взгляд, он был вечным, столько, сколько прожил этот вислоухий сторож, собаки точно не живут. Своим долголетием он обязан прирожденной лени, которой страдал с детства. Его даже не надо было сажать на цепь, ему лень было убегать. Зная эту его черту, все течные суки поселка сами лазили к нему, оставляя клоки шерсти на занозах штакетника. Последние полгода он прикидывался слепым. Но меня не обманешь, просто он обленился до такой степени, что приучил мать заталкивать жратву ему прямо в пасть.

Матери не было. Я открыл дверь своим ключом и, погрузившись в запахи детства, прошел к холодильнику, чтобы выложить подарки. После этого я минут десять бестолково шарахался по дому, подмечая изменения произошедшие в мое отсутствие, потом надел калоши и вышел за околицу. В прошлом году я нанял бригаду строителей, которые целую неделю работали на усадьбе, меняя забор, кровлю и обновляя фундамент. Они обшили дом вагонкой, покрыли олифой, после чего нашу старую избу невозможно было узнать. Когда строители уехали, мать, ознакомившись с плодами их труда, расплывчато похвалила неизвестно кого, сказав в пустоту: «молодцы». Сейчас, когда их работа пережила зиму, я придирчиво рассматривал результаты, пытаясь найти изъяны. Изъянов я не нашел.

Собственно, делать мне было больше нечего. Я погладил пса, зашел в дом и стал смотреть телевизор.

– Что-нибудь случилось? – спросила мать с порога вместо приветствия.

– Почему ты так решила? – удивился я.

– Просто сегодня – вторник. А твой день – суббота. Иду, смотрю, машина…. С чего бы это?

– Соскучился, – осторожно сказал я.

-Ха, – усмехнулась мать.

Она разделась и прошла на кухню.

– Пойди поищи яйца, – коротко приказала она. – Я приготовлю поесть.

Я сходил в сарай и насобирал целую миску яиц, доказав перепуганному петуху, что он, в общем-то, никто.

Мать встретила меня у порога, забрала миску и спросила:

– Ты ночуешь?

– Вроде как.

– Во двор вода затекает. Как припекло, вся грязь у колодца. Канава, что ли, засорилась.

Я развернулся и пошел под навес за лопатой. Я копал канаву дотемна, а когда вернулся, мать опять не пустила меня в дом, отправила в погреб за картошкой.

– Набери себе мешок, да мне ведра три. Возьми свеклы, да своей бабе скажи, пускай борщ варит

– У меня нет бабы, – сказал я.

– То-то и оно, – зло сказала мать.

Когда я наконец-то вошел в дом, стол был уже накрыт. Дымилась картошка, яишня, пахло квашеной капустой и копченой курой. Я вымыл руки.

– Будешь? – мать держала в руках бутылку самодельного вина.

– Можно.

Она разлила в пятидесятиграммовые рюмки и убрала в сервант. Рюмка сухого вина – это как раз, чтобы размазать по деснам. Мы выпили каждый по отдельности, без всяких тостов. При этом мать, опрокинув рюмашку, мелко перекрестила рот и пробормотала что-то типа «господи прости». Я вылупился на нее во все глаза потому, что раньше за ней ничего подобного не водилось. Она смутилась. Эта ее секундная слабость повергла меня в еще большее смятение. Но я не торжествовал, просто екнуло под ложечкой. Поднятая рука, пальцы щепоткой. Обыкновенная деревенская старушка. Морщины, глубокие складки между бровями.

Но все это длилось всего лишь мгновение. Она быстро оправилась

– Ну, что случилось? – в ее голосе звенел металл.

– Ты Игоря Угланова помнишь? – спросил я. – Мы как-то, еще в институте приезжали на рыбалку.

– Конечно. Это твой лучший друг.

– Кто тебе сказал? – удивился я.

– Он и сказал, – она с презрением посмотрела на меня. – Он всем так говорил в поселке. Хороший парень, добрый.

– В пятницу его убили.

– Жаль, – в ее голосе прозвучала тоска. – Ты хоть на похоронах-то был?

– Да.

– Это хорошо, – она посмотрела мне прямо в глаза и в них я не увидел ничего кроме обжигающей вьюги. – И чего ты испугался?

– Ничего.

– Врешь. Мы помолчали.

– Его жена… вдова хочет, чтобы я разобрался в его делах. Помог выправить ситуацию с деньгами. Дескать, Игорек мне очень доверял и сам говорил, что если с ним что-нибудь случится, то дело поручить мне. А мне не очень хочется в это дело влезать.

– Ничего другого я от тебя и не ожидала.