Форсаж

Его распухшее тело всплывет не сразу. Чайки над ним поработают, подумал Рик, уж не говоря о крабах. Эй, давайте, жрите меня, красавчики. Выедайте глаза. Жрите то, что болтается в мошонке. И татуировку на коже жрите. Я-то ничего не почувствую. А потом какой-нибудь ловец омаров, забрасывающий сети возле берега, обнаружит его во время высокого прилива. Вот и все. Рик Бокка, покойничек.

Ориент-Пойнт был сравнительно безлюдным сорокамильным отрезком плоской плодородной земли, которая некогда кормила сотни небольших фермерских хозяйств. Нынче тут высаживали виноградники, строили загородные дома. Но иногда трактор с овощной фермы тарахтел по проселку с горой капусты или картофеля. С лодки в доках Гринпорта все еще продавалась свежая рыба. И попрежнему здесь тянулись дороги, скрытые от людских глаз густым лесом; они вели к заброшенным строениям, где тот, кто хотел, мог скрыться с людских глаз. Место, где плавал Рик, было именно таким. Над бухтой с галечным пляжем стоял небольшой, потрепанный ветрами коттедж, который он снимал за три сотни в месяц. Красный буй жалобно лязгнул, когда он подплыл к нему; чайка, захлопав крыльями, снялась с места и улетела. Рик, стараясь не коснуться толстых железных цепей, ухватился за осклизлую металлическую кромку буя. Эй, вы там, рыбы-мусорщики с акулами, лучше оставьте меня в покое, не откусите мой конец. Он набрал в легкие воздуха до предела, оттолкнулся от буя и саженками поплыл в туманную муть.

Вскоре Рик уже выходил из воды, ощущая пальцами ног песчаное дно. Выбравшись на сушу, он нашел здесь свои очки, оставленные на каменной глыбе. В них он видел достаточно хорошо и, взобравшись по деревянным ступеням на достаточную высоту, смог разглядеть бело-голубую полицейскую машину, стоявшую рядом с его старым, обшитым дранкой коттеджем. Ветровое стекло покрылось пылью, к дворнику прицепилась кленовая веточка. От удивления Рик сгорбился, как будто получил удар в челюсть. Машина городского полицейского управления больше чем в ста милях от территории своей юрисдикции. В покое они тебя не оставят, подумал он, ни за что не оставят.

Он стоял нагишом в низких зарослях куманики и раздумывал. Подул ветер, и крохотные семена, поднятые в воздух, осели на его бороде и мокрых, рассыпанных по плечам длинных волосах. Васильки и молочай. Желтая бабочка легко коснулась его пениса и улетела, замахав крыльями. Коп – должно быть, с той стороны коттеджа – пытался заглянуть в окошко. Рик поспешил вдоль кромки утеса в глубокую тень леса.

Полицейская машина, с вмятинами от множества мелких столкновений на нью-йоркских дорогах, была вся в подтеках грязи после того, как проехала по разбитой колее, ведущей к коттеджу и колодцу возле амбара. Этот никак не обозначенный проезд почти невозможно было заметить, что Рика как раз очень устраивало. И вот тебе на – какой-то коп решил прокатиться сюда аж из Нью-Йорка. Ведь должны они когда-нибудь оставить меня в покое, подумал он, ведь я теперь живу совсем тихо.

Он пошел наискосок через высокую траву – солнце горячило плечи, кожа почти обсохла – и поспешил к амбару, покосившейся постройке без окон, стоявшей ярдах в пятидесяти от прибрежного утеса. С его подветренной стороны размещался довольно изрядных размеров огород. Дранка на крыше, покоробленная из-за обледенения прошлой зимой, нуждалась в починке, а ползучий шиповник, маленький кустик, посаженный когда-то фермерскою женой рядом с дверью, свешивался теперь через амбар толщиной с Рикову ногу. Глухо гудели роившиеся вокруг пчелы. Он проскользнул внутрь амбара, натянул потрепанные хлопчатые шорты и бесшумно закрыл дверь на тяжелый железный крюк.

Снаружи послышался шум. Трава стегала чьи-то брюки. Рука потянула за дверную ручку.

– Рик Бокка?

Рик поправил очки, выжидая. Рука сильно ударила по двери, сотрясая дверную раму.

– Рик! – прокричал яростно пришелец. Потом пробормотал с отвращением: – Мерзкий ублюдок.

Рик ждал. С его волос на выбеленные доски пола падали капли, чтобы расплыться там темными монетками. Минута, и еще одна минута. Он нащупал клок бурых водорослей в своей бороде и выгреб его пальцами. Если они тебя найдут, то потянут обратно. А он затратил слишком много сил, чтобы этого не случилось. Может, что-нибудь стряслось с… – впрочем, об это лучше не думать. Подсохшая океанская соль застряла в завитках черных волос на животе и груди. Он заставил себя еще подождать. Досчитай до ста! Наконец снаружи стало тихо. Только ветер посвистывал вдоль дранки. Он все еще выжидал – ничего. Да пошли они все к чертовой матери. Когда он выбрался на яркое полуденное солнце, внезапно такое горячее и сухое, то заметил, что бегонии, росшие вдоль коттеджа, поникли. Полицейской машины не было.